Юрий Шпаков - Кратер Циолковский
Подгнившая крышка с него легко слетела.
— Отойдите, товарищи! — сказал Комаров. — Попрошу не толпиться. Здесь оружие.
Все притихли. В сундучке лежали густо смазанные револьверы, круглые гранаты-лимонки, стояла жестянка с позеленевшими патронами.
— Ого! — присвистнул кто-то. — Целый арсенал...
— А рукопись? — спросила Нина, наклоняясь над сундучком.
Володя видел, как дрожит ее рука и стремительно пульсирует жилка на загорелой шее.
— Есть и рукопись! — весело проговорил Комаров. Он выпрямился и высоко поднял над головой пачку желтых тетрадных листов, густо исписанных карандашом...
Рукопись Соснина
«Настроение прескверное. Кругом — война, борьба, а я, как проклятый, пролеживаю бока. Тьфу! Землю готов грызть от злости. И главное — винить некого. Дурацкая болезнь зацепила так крепко, что не знаю даже, смогу ли вообще выбраться.
...Все-таки, кажется, я придумал себе занятие. Петрович раздобыл мне толстенную тетрадь и карандаш, буду теперь царапать помаленьку. Надо обязательно изложить удивительную историю, свидетелем которой я стал. Иначе никто не поверит. Откровенно говоря, я и сам бы не верил, если бы кто другой мне все это рассказывал. Но в будущем — не в нынешней заварухе, а лет через пять-десять — можно будет все проверить досконально. Вот тогда-то, может, и пригодятся мои записи.
Да, я сейчас — единственный живой свидетель, если не считать, конечно, Платона. Но мне с трудом верится, что он может вернуться. И поэтому надо припомнить все мелочи.
...Итак, с чего же все началось? Пожалуй, с ночного боя под Ольховкой. Нет, еще раньше. Когда прибыл из города связной. Да, он и сыграл главную роль в судьбе Платона Журко.
Наш отряд стоял в глухом урмане. Жили в шалашах и землянках. В селах старались не задерживаться. Командиром у нас был Игнат Лосев — светлая голова. Бывший омский железнодорожник. А я, прежний учитель, сделался комиссаром.
Народу в отряде было человек семьдесят. Не очень густо, но и не так мало. Беляков пощипывали. Даже о крупных операциях помышляли.
А теперь про Журко. Его в отряде любили. Знающий врач и боец неплохой. Правда, фантазер. Как начнет про будущее рассказывать — уши развесишь. Про города-сады, разные хрустальные купола, дворцы, про удивительные машины — о чем только он не говорил. И так подробно, словно все своими глазами видел. Как сейчас его вижу: сидит у костра, очки поблескивают, бородка растрепана, светлые волосы на лоб упали. Вид, прямо скажу, не воинственный. А в бою ведь совсем другой становился... Впрочем, опыт у него был. К нам он пришел не сразу, воевал сначала в другом отряде. Но потом был ранен, отлежался в деревне и к нам пристал.
Я хорошо помню ночь, когда прибыл связной. Шел дождь. Сосны шумели глухо и тревожно. И вдруг — свист дозорного. Я не спал, услышал сразу. Смотрю, ведут какого-то человека. Держится довольно уверенно.
— Мне бы командира, — говорит.
А Игнат только заснул. Не хотелось его будить.
— Я комиссар отряда, — отвечаю. — Можешь мне все выкладывать.
Зашли мы в землянку. Зажигаю фонарь, присматриваюсь. Молодой рыжеватый парнишка, вроде интеллигентного вида. Одет в крестьянское, но руки чистые, белые. Без лишних слов лезет за пазуху, достает пакет.
Что за бумаги были в пакете — не так важно. Во всяком случае, известия неплохие. Сейчас я думаю, что это обстоятельство и притупило мою бдительность. Когда у человека хорошее настроение, он не будет чересчур недоверчивым...
Связной — звали его Иваном Фоминым — оказался бойким пареньком. В доставленном им сообщении была приписка, в которой говорилось, что связной может быть оставлен в отряде. Посоветовались мы с Игнатом и решили принять его к себе. Парень охотно согласился.
На другой день разговариваю я с Платоном Журко и вижу, что доктор наш что-то слишком рассеян. Он и прежде был чудаковат, а тут совсем выглядит не от мира сего.
Спрашиваю его, в чем дело. Он мнется. Наконец, говорит:
— Кажется, где-то я видел этого связного. А где — убей, не вспомню. Второй день мучаюсь.
— Стоит ли голову ломать, — отвечаю ему. — Ну, видел где-нибудь на улице. Оба вы из Омска. Мало ли каким образом два человека могут встретиться.
— Нет, не в том дело, — говорит Платон. — Что-то тут еще есть. Какая-то заковыка... Но не могу припомнить.
Посмеялся я над доктором и занялся другими делами. А потом этот разговор совсем забылся. И снова я, как комиссар, оказался не на высоте.
Через несколько дней прибыли мы в Ольховку. Село бедное, жители поголовно сочувствуют партизанам. Ребята рады — можно отдохнуть, выспаться как следует, починить бельишко, помыться. И хотя о беляках тут ничего не слышали, держимся все равно настороже. Посты все время начеку.
Первая ночь прошла спокойно. А на вторую будят меня. Смотрю — один наш боец. Глаза страшные, встревоженные.
— Вот, — говорит, — какое дело. Доктор-то наш сбежал!
Я даже подскочил.
— Как так?
— А вот и сбежал. Лег я, значит, во дворе, на сене. Потом вдруг проснулся. Слышу — шорох какой-то.. Присмотрелся и вижу: идет наш доктор, вроде крадется куда-то. Между прочим, одет. Сам старается держаться в тени. Потом вышел на улицу, вое так же крадучись перебежал дорогу и пропал в кустах. Подождал я немного — никого. Потом заглянул в хату, там все спят. Эге, думаю, дело неладно. И прямо сюда...
— А ты хорошо видел, что это доктор?
— Еще бы! Ночь-то лунная. К тому же он у нас один очкастый. Я так полагаю, выдаст он нас белым....
Я задумался. Бойцу велел не поднимать шума. А сам разбудил Игната, рассказал ему все. И никак мы не можем понять, что именно заставило Платона пойти ночью в тайгу. В то, что он мог струсить — не верилось. Слишком хорошо мы его знали. Да и в боях он себя героем показывал. И в то же время последние слова бойца вертелись у меня в уме. Неужели все поведение Платона было только ловкой маскировкой? Может быть, он хотел войти в доверие, а потом навести карателей на след отряда? Я осторожно высказал эту догадку, но Игнат хмурится. Не верит.
— Хорошо, — говорю, — спорить не стану. Но факт-то налицо! Что делать будем?
— Подождем. Утро вечера мудренее.
— А может, лучше поднять отряд по тревоге?
— Людей смешить? Пусть спят. К тому же сейчас искать его — что иголку в сене. Урман все скроет...
— А вдруг белые близко?
— Ерунда. А если что — посты тревогу поднимут. Доктор же все равно не знает их расположения. Он был весь вечер у раненых, а посты Фомин разводил.
Я вспомнил о недоверии, которое доктор почему-то испытывал к расторопному связному из города, но вслух ничего не сказал. Если бы я знал в тот момент, что случится через каких-то полчаса!
