Даниэль Галуйе - Тринадцатый этаж
Чак, отчаянно работая огнетушителем у пульта управления, обернулся в сторону моего кресла.
— Ты вернулся! — прокричал он. — Слава богу! В любую минуту мог произойти скачок напряжения!
Он щелкнул главным выключателем. Треск электрической дуги внезапно прекратился, но из вентиляционных отверстий пульта продолжал вырываться яркий зловещий свет.
Я отбросил шлем в сторону:
— Что случилось?
— Кто-то подложил в модулятор бомбу — термитный заряд!
— Прямо сейчас?
— Не знаю. После того как я подключил тебя, я вышел из зала. Если бы я не вернулся вовремя, ты бы сгорел заживо!
Сискин выслушал доклад об инциденте с термитным зарядом с удивительным самообладанием, даже, как мне показалось, чересчур спокойно. На несколько минут он погрузился в размышления, прикидывая размер ущерба и кивая на наши заверения, что задержка пуска симулятора составит не больше чем один-два дня.
На вопрос о том, кто ответственен в предательстве, у него уже был готовый ответ, и для пущего эффекта он звучно ударил кулаком по ладони:
— Это все проклятые сборщики информации! Одному из них удалось к нам пробраться!
Джо Гадсен принялся с жаром отрицать такую возможность:
— Мистер Сискин, наша система безопасности абсолютно безупречна!
Сискин обвел присутствующих кровожадным взглядом:
— Значит, это проделали изнутри! Я хочу, чтобы всех сотрудников заново проверили на благонадежность!
Вернувшись к себе в офис, я принялся прохаживаться взад и вперед перед окном, наблюдая за сценой снаружи, которая опять стала мирной. Там остался только пикет опрашивателей. Кипящей людской толпы больше не было. Но как долго все будет так оставаться? И каков общий знаменатель под сборщиками информации, термитной атакой и всеми остальными невероятными событиями?
Смерть Фуллера, исчезновение Линча, «полное удаление» Линча из памяти разных людей, посмертный дар Фуллера в виде теперь несуществующего нарисованного Ахиллеса, изменившаяся надпись на кубке в баре Хромоногого, заново начатое полицейское расследование. Почему-то я был уверен, что донельзя странные происшествия прошлой недели должна была объединять какая-то фундаментальная причина.
Возьмем термитную атаку: могло показаться, будто это была агрессивная акция Ассоциации сборщиков информации против предприятия, которое угрожало самому существованию этой организации. Но так ли это? Или саботаж был направлен против меня?
Кто стоит за этим? Конечно, это не Сискин. Ведь даже если бы он задумал убрать меня, у него уже имелись средства добиться этого с помощью полицейского расследования, которым он манипулировал.
И вот, когда я стоял, глядя в окно, мне в голову пришла мысль о новой возможности: многие из приводящих в замешательство происшествий могли стать результатом действий, направленных против самого симулятора социальной среды!
Смерть Фуллера, исчезновение Линча, термитная атака, происшествия, едва не стоившие мне жизни, — неужели все это части кампании, тщательно спланированной для того, чтобы уничтожить двух специалистов по симулектронике, которые только и способны из всех прочих обеспечить успех корпорации «РЕИН»?
На ум вновь пришла Ассоциация сборщиков информации. Но вновь логика возопила, что это не могло быть делом рук Ассоциации. Это сумела бы сделать некая организация, обладающая властью над сверхъестественными силами либо владеющая способами убедительно изображать таковые.
В тот вечер я не мог выбросить из головы череду загадок, даже когда я молча делил трапезу с Джинкс.
Мы ели, не произнося ни единого слова, целых десять минут, после чего я отвлекся от своих мыслей, осознав, что для нее-то не должно быть причин, чтобы так глубоко погрузиться в мысли.
— Джинкс!
Она вздрогнула и уронила вилку. Вилка громко ударилась о тарелку, Джинкс смущенно улыбнулась, после чего рассмеялась:
— Ты меня испугал!
Но ведь я только и сделал, что едва слышно прошептал ее имя.
— Что-то случилось?
На Джинкс было блестящее платье цвета сливок с низким декольте, обнажавшее загорелую кожу, на которую спадали ее длинные темные волосы.
— Все нормально, — сказала она. — Я думала о папе.
Джинкс посмотрела в сторону кабинета доктора Фуллера и подняла руки, чтобы закрыть лицо. Я встал из-за стола и подошел к ней, чтобы попробовать успокоить, но растерянно стоял рядом, смущенно понимая: что-то не в порядке. Я мог понять ее печаль, поскольку у них с отцом не было никого, кроме друг друга. Но эта демонстрация эмоций поразительно напомнила мне середину двадцатого века.
Раньше — до того, как просвещение изменило отношение к смерти и отмело в сторону бесчеловечно жестокие похоронные церемонии, — многое было по-другому. В те времена факт смерти требовал практических доказательств. Люди, которые участвовали в бдениях у гроба и посещали похороны, видели смерть и верили в нее. И они уходили убежденными в том, что их любимый человек на самом деле покинул этот мир и что умерший человек никогда не вернется. То, что близкие умершего уходили с похорон, унося с собой психические травмы, не имело значения.
Однако, когда о себе заявили новые научные подходы, доказательства смерти стало возможно получать в большом количестве даже с помощью таких грубых технологий, как дактилоскопия, индексирование биоемкости и замеры резонанса коры головного мозга. И наиболее глубокие душевные раны члены семей умерших получали в те моменты, когда им сообщали о том, что смерть произошла, а от тела уже избавились.
Здесь я стараюсь указать на то, что, поскольку я давно знал Джинкс как нормальную девушку, я счел, что ее нынешняя безутешная тоска совсем не соответствует ее характеру.
И когда она отвела меня в отцовский кабинет, я внезапно подумал: не хочет ли она, чтобы я поверил, будто причина ее слез заключается в утрате близкого человека. Может быть, она скрывает какую-то намного более существенную причину?
Джинкс показала жестом на письменный стол Фуллера:
— Занимайся, а я пока пойду приведу в порядок лицо.
Я задумчиво проводил глазами Джинкс, которая выпорхнула из кабинета — такая высокая, грациозная и прелестная — даже несмотря на покрасневшие глаза.
Она не возвращалась достаточно долго для того, чтобы я успел просмотреть бумаги Фуллера. Их было немного, но мое внимание привлекли только две вещи. Во-первых, среди на удивление немногочисленных записей, разложенных по столу и лежащих в двух его ящиках, некоторые отсутствовали. Как я это определил? Дело в том, что в свое время Фуллер несколько раз говорил мне, что работает на дому над вопросами некоторых последствий симулектроники с точки зрения человеческого понимания. Среди записей не обнаружилось ни слова на эту тему.
