Влад Савин - Огонь и вода
Штриху показалось, что в холодном лице Директора при этих словах мелькнуло что-то человеческое. Леон стыдливо молчал. В начале пути молодые пылкие идеалисты не думали о деньгах, но вскоре оказалось, что организация, типография, бумага, транспорт требуют значительных расходов. Третий предложил взять деньги у эксплуататоров, на что Первый заявил, что если экспроприация паразитов будет первым делом после революции, то можно и должно взять определенную часть еще до того. Третий сам привлек для таких дел известных ему товарищей, рекомендованных им как самых верных и надежных — все прочие, и Леон в их числе, предпочитали избегать вопроса, откуда берутся деньги.
— Я не буду читать вам мораль — продолжил Директор — а лишь спрашиваю: какой приказ отдаст товарищ Первый, узнав о вашем предательстве, и усомнятся ли в его исполнении люди товарища Третьего, многие из которых также ранее были известны как обычные уголовники, душегубы, мразь без всякой высокой идеи? Их не остановила кровь женщин и детей, случайно попавших под пули на улице возле банка — вдохновленные сообщением в газете, они и в самом деле могут поджечь ваш дом. Ну а мы не будем иметь к этому никакого отношения — честно исполнив свои обязательства, отпустив вас, и умыв на том руки.
— Будьте вы прокляты! — обреченно ответил Штрих — что вы хотите от меня? Доносить на своих товарищей? Но я и в самом деле не знаю многих имен, адресов и конкретных деталей: этим занимался Третий.
Виденный им сегодня ангелоподобный образ его жены, держащей за руки красивых детей, снова встал перед его глазами. Леон не мог представить их лики, застланные стеной огня. Переустройство общества, яростные идейные споры до утра, мечты о счастье человечества — все было отброшено перед одной мыслью: ЭТОГО не должно случиться. Что стоит вся борьба с общественной несправедливостью, если она требует безвинной и страшной смерти конкретных, живых, самых дорогих Леону людей?
— Банальное осведомительство я предложил бы пролетарию, пойманному с вашим листком — заявил Директор — вам же предлагаю нечто более подходящее вашим способностям, беспокойству за свою семью и даже нежеланию регулярно встречаться с нами. Вот еще фотографии и документы: десять "эксов" лишь за последний год, когда погибали ни в чем не повинные люди. Правда и только правда — вы, обработав эти имеющие место факты, напишете о своем разрыве с политическим движением, не гнушающимся столь грязными средствами и услугами бандитов, и подпишетесь как своим настоящим именем, так и партийным псевдонимом. Может быть, и сочувствующие, и даже члены вашей партии искренне задумаются. Вам не только не придется никого предавать, но наоборот, возможно вы удержите кого-то переступить черту и спасете от знакомства с нами. Когда вашу декларацию напечатают газеты, вы получите полное прощение и право спокойно жить вместе со своей семьей. Хотя покидать Зурбаган, а тем более, возвращаться в столицу — я вам, по некоторым причинам, настоятельно не рекомендую.
— Если вы умываете руки, то что вы можете тогда обещать мне и моей семье? — усмехнулся Леон — зачем мне работать на вас, если нет разницы, кто пошлет убийц к моей семье, вы или мои бывшие товарищи?
— Знаете, что сказал товарищ Третий своим подельникам, недовольным отчисляемым в вашу партийную кассу? — спросил Директор — "легко взять карман или чемодан, труднее взять банк — мы же завтра возьмем целую страну!". Но вы-то, интеллигентный человек, неужели считаете их себе ровней — ведь вы же не Первый, который, мстя за брата, готов заключить союз хоть с чертом? Мы не думаем, что вы безвозвратно потеряны для общества — если вы пойдете нам навстречу, мы сумеем обеспечить безопасность вас и вашей семьи.
— Поместив в ваш подвал? — спросил Леон с горькой иронией — или приставив круглосуточную охрану?
— Сохранив в тайне вашу измену и дав вам безупречное алиби — ответил Директор — газета не была фальшивкой. Прошлой ночью на той самой улице действительно сгорел дом, и на пожарище нашли обгорелое тело, причем репортер по досадному недоразумению переврал точный адрес и некоторые обстоятельства. Эту газету, которую вы вполне могли купить по ту сторону границы завтра поутру, найдут в вашей прежней квартире; будут и свидетели, видевшие похожего на вас человека, спешащего на вокзал и покупающего билет. Согласно официальной версии, о которой расскажут газеты, вы лишь завтра вечером прибудете в Зурбаган, уже после того, как груз вашего листка был перехвачен, и тотчас же поспешите к семье; вы найдете ее невредимой, но под влиянием пережитого потрясения искренне раскаетесь в своих прежних убеждениях. В провале обвинят другого человека, вас же и товарищи, и общество сочтут слабонервным идеалистом, а не предателем; может, кто-то будет вас презирать, но за такое не убивают. Как видите, мы сделали все, чтобы сохранить ваше доброе имя.
— А кто сгорел в доме? — спросил Штрих — и кого обвинят без вины?
— Вам действительно жаль чужую жизнь даже ради спасения себя и своей семьи? — спросил Директор — а они бы вас пожалели? Успокойтесь — что бы про нас ни рассказывали, мы не проливаем кровь без цели. Если нужен труп, а не убийство конкретного человека, проще и незаметнее взять не-востребованное тело из больницы. Зурбаган — большой город, и в нем каждый день от всяких случаев погибает несколько человек, личности иных из них установить не удается. Тем более, никто не будет сравнивать обгоревшие останки с личностью нашей сотрудницы, снявшей квартиру в том доме три дня назад. Дом застрахован, так что убыток понесет лишь страховая компания, которая от него не разорится. Что до человека, обвиненного вместо вас — то ведь удар надо на кого-то отвести! Пусть вас не волнует его судьба: может быть, это наш агент, который успеет скрыться.
Штрих молчал. Директор складывал на столе бумаги.
— Молчание — знак согласия — сказал он — пока не могу предоставить вам свободу, но даже в этом здании кроме камер есть апартаменты, удобством не уступающие люксовым номерам. Вам принесут обед, запас бумаги, и все необходимое. Если мы останемся до-вольны, завтра вечером вы поспешите к своей семье свободным, ничего не страшащимся человеком. Приношу свои искренние извинения за отнятое у вас время.
Леон послушно поднялся и направился к двери, где его уже ждал молчаливый сопровождающий. Вопреки услышанному, он знал, что страх за себя и за свою семью будет теперь преследовать его до конца дней. Разум услужливо подсказывал — что у него не было другого выхода, а потому, он поступил правильно. Но также он знал — что никогда уже, что бы ни случилось, он не сможет встать рядом с товарищами — после того, как обрек нескольких из них на каторгу или казнь. Потому что так и не научился, подобно товарищу Первому — оправдывать любые свои шаги высшими целями. Прежнего товарища Второго, мирно сосуществующего с Леоном Штрихом, преуспевающим журналистом, мужем и отцом — больше не существовало.
