Темные числа - Зенкель Маттиас

– Рисуй здесь сколько хочешь.

Леонид согласился: в конце концов, он всего лишь замещал борющегося с туберкулезом специалиста. Да и срок службы подходил к концу, следовало по возможности избегать споров. Так что он перестал править листы над кроватью и занялся схемами Совакова. Вскоре архитектор-планировщик получил особую премию, из которой часть перепала Леониду; умноженная на два, эта доля дала представление о выплате невероятной суммы. Леонид пронзил Совакова взглядом, который, однако, попал тому в затылок и остался незамеченным.

Поскольку Леонид добросовестно исполнял должностные обязанности, он быстро приобрел в Железнодорожном отличную репутацию. Командир секретного подразделения рекомендовал ему продлить службу на добровольных началах. Леонид поблагодарил полковника Опаликова за оказанное доверие, но отказался, после чего заметил, что находится под пристальным наблюдением заслуженного военного партработника: Опаликов поручил лейтенанту Попову заняться воплощением рекомендации о продолжении службы. Стремясь положить конец вербовке, Леонид честно признался, что предпочел бы вернуться в университет:

– Там я принесу гораздо больше пользы стране, товарищ лейтенант.

– Больше пользы? Если ты начнешь офицерскую карьеру тебе станут поручать более сложные задания чем прежде одно слово и уже завтра мы дадим тебе доступ в закрытые аппаратные помещения глубоко под землей тебе будут открыты двери первоклассных военных академий к твоим услугам всегда будет новейшая техника о которой даже профессора только мечтают я уж молчу о жалованье.

Продолжение этой тирады Леонид мог бы произнести слово в слово, заслуженный партработник использовал ту же заготовку, что и Опаликов. Заготовку печатали на машинке, где не было клавиш точки и запятой. Леонид попытался вклиниться в поток речи словами «Я должен тщательно обдумать это заманчивое предложение», но с лейтенантом Поповым этот номер не прошел. «Если человек на призыв доблестной советской армии отвечает что ему нужно время на размышления мы понимаем что это ошибка миллионы храбрых солдат отдали жизнь за то чтобы ты мог сейчас стоять здесь за твое беззаботное детство бесплатную учебу это не пустяк а теперь пришел черед тебе внести вклад в любом случае карьера на гражданке весьма пострадает если мы постоянно будем вызывать тебя как военнослужащего запаса» и так далее, и тому подобное. К концу недели Леонид уже настолько обессилел, что всерьез задумался, не обратиться ли за помощью к щуке с золотыми глазами.

Караганда, 1958 год

Ефрейтор Птушков вряд ли смог бы вырваться из клещей командования, если бы в безоконном бетонном блоке Железнодорожного имелись перила. Перил не было, и он свалился в черную бездну. После экстренной операции Леонида на вертолете транспортировали в областной центр, где еще несколько раз прооперировали. О возвращении на службу не могло быть и речи, как заявила главврач в ответ на бесцеремонные расспросы Попова. Они стояли у кровати больного в окружении стоек для капельниц и современной медицинской техники, даже не стараясь говорить шепотом.

– Мы не уверены, сможет ли пациент, даже если выйдет из комы, ходить и говорить после таких травм.

– Как это? Я же могу говорить, – возразил Леонид.

– А если нет? – спросил Попов главврача.

– Что? – поинтересовалась та, приподняв брови. Она устремила взгляд вдаль мимо больничных хозпостроек. Попов молча направился к выходу.

– Да послушайте же меня, – умолял Леонид.

Он умолял еще какое-то время, все сильнее злился, впадал в ярость, ругался до самого утра – никто его не слышал. Он словно лежал в хрустальном гробу. Измучившись, Леонид постепенно успокоился. Только вечером под повязкой, закрывавшей голову, потекли слезы. Он понял, что в таком положении нечего рассчитывать на помощь щуки с золотыми глазами. Пока он не может говорить, остается лишь терпеливо ждать, что могучий ветер принесет спасение. Досадно только, что невестой обзавестись он не успел, и поцелуя, который пробудил бы его, в ближайшей перспективе не предвидится. Но помощь все же неизбежно придет – если Пропп, чьи книги рекомендовала щука, не ошибся. Леонид ждал.

Однажды Леонид проснулся, и ему почудилось, будто он еще мальчик и лечится в санатории в Моршине. Он обрадовался, что скоро вернется к маме в Феофанию, но тут медсестра бесцеремонно разжала лопаткой ему челюсть, чтобы смочить рот. В другой раз ему показалось, что он сам двигает канаты, фиксирующие загипсованные руки и ноги, но тут в поле зрения мелькнула ночная медсестра и забрала судно. Леонид ждал.

Послесловие

«Гавриил Ефимович Тетеревкин навсегда останется гордостью русской словесности» [5], – писал Михаил Лермонтов сестре Гавриила Ефимовича, выражая соболезнования. Что ответила Наталья Ефимовна, неизвестно. Прожив еще сорок семь лет, она не могла не узнать, что к концу XIX века имя ее брата осталось лишь в сносках истории литературы. «Судьба его слишком напоминала узор тех дней, он завершил слишком мало произведений. Наверное, то, что о нем забудут, было неизбежно», – писала она в завещании. Как она ошибалась, стало очевидно лишь в конце XX века. Появление этого первого полного издания отрывков произведения «Свет» в переводе на английский язык стало возможным благодаря растущему интересу к наследию недооцененного до сего времени русского поэта, чье главное произведение лишь в наш цифровой век способно произвести глубокое впечатление.

Гавриил Ефимович Тетеревкин родился в ночь на 18 августа (по новому стилю) 1812 года в имении Тетеревкино. За горизонтом пылал Смоленск, отсветы пламени ярко освещали комнату, где появился на свет будущий поэт; наполеоновская армия теснила русские войска на восток. Его отец, Ефим Кузьмич, был членом Уголовной палаты. Мать, Екатерина Федоровна, в молодости блистала как пианистка-аккомпаниатор и исполнительница бальных танцев. Дворянский род Тетеревкиных [6] впервые упоминается в летописях 965 года, когда великий князь Киевский Святослав Игоревич потребовал непременного участия «тугоухого дружинника Тетерыкина» в походе против хазар. В 1514 году Спиридон Тетерывкин проявил себя при Василии III, великом князе Владимирском, Московском и всея Руси, во время взятия Смоленска, и ему пожаловали поместье. Такова ранняя история рода Тетеревкиных, пережившего временное присоединение к великому княжеству Литовскому.

Дед Тетеревкина, Кузьма Тимофеевич, владевший иностранными языками, при Екатерине II долгое время служил переводчиком в Коллегии иностранных дел. Во время поездок в Юго-Восточную, Центральную и Северную Европу он собрал значительное количество книг на иностранных языках, заложив основу библиотеки, которая оказала влияние на развитие юного Гавриила Ефимовича. С трактатами, посвященными флеботомии и чуду сошествия на апостолов Святого Духа, соседствовали французские, немецкие и датские литературные журналы, сатирические романы Франсуа Мари Аруэ (Вольтера), Джонатана Свифта и Иоганна Карла Вецеля, любовная лирика Данте Алигьери и Эвариста Парни. Особое место занимали многотомные труды энциклопедистов Эфраима Чеймберса, Жана Д'Аламбера и Дени Дидро. В этих книгах было заключено все знание человечества. Эстампы из иллюстрированных томов послужили Тетеревкину образцами для описаний в первых литературных экспериментах. В «Мировом океане света» (1827) он признает, что этим не ограничился: