Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде
— Остановись, — сказал Гацунаев. — Ты все запутаешь.
Он был прав. Не знаю ни одного критика, который разобрался в том или ином явлении вовремя. Что, например, сообщала Литературная Энциклопедия, выходившая в 30–е годы в СССР, о писателях, чьи произведения уже тогда, без всякого сомнения, могли украсить любую Антологию?
О Михаиле Булгакове: “…Не сумел ни оценить гибели старого, ни понять строительства нового. Его частые идейные переоценки не стали поэтому источником большого художественного творчества”.
О Сергее Буданцеве: “…Вопрос о подчинении подсознательного организующей воле далеко не всегда решается писателем в классовом пролетарском духе”.
О Евгении Замятине: “…Творчество Замятина приобретает с развитием нашего социалистического строительства все более и более остро выраженную контрреволюционную направленность”.
Об Александре Грине (всегда одно и то же): “…Талантливый эпигон”.
Об Андрее Платонове: “…Обнаружил ряд идеологических срывов в своих произведениях”.
О Сергее Григорьеве: “…Не справляется с современными социальными заданиями”.
О Якове Окуневе: “…Создал ряд идейно расплывчатых произведений на случайные темы”.
Цитировать можно еще, и еще.
Но зачем? Ведь само понятие фантастика в той же Литературной Энциклопедии толковалось недвусмысленно: “Изображение неправдоподобных явлений, введение вымышленных образов, не совпадающих с действительностью, ясно ощущаемое нарушение художником естественных форм, причинных связей, закономерностей природы”.
Неправдоподобных…
Не совпадающих…
Вымышленных…
И хотя в заключении статьи, написанной Б. Михайловским, говорилось, что все же “…в рамках литературы социалистического реализма можно мыслить материалистическую фантастику, фантастику как художественную форму с реалистическим содержанием”, на деле вся советская критика, как правило, встречала появление фантастических произведений враждебно. Ведь речь, черт возьми, шла о создании Нового человека.
Ольга Форш в знаменитом романе “Сумасшедший корабль” так рассказывала о поэте, задумавшемся о будущем:
“…В грядущих колхозах он предполагал внедрить поэтхозы, где творческий дар — величина вот–вот математически на учете — приспособлена будет для движения тракторов, причем творцам предоставлена будет наивысшая радость петь, как “певец” Шиллера, только о чем запоется и только потому, что им невозможно не петь. Выгода отсюда будет двойная: для индустрии сила отойдет максимально, а так как благодаря счетчику–обличителю эту творческую силу подделать уже нельзя, то само собой будут выбиты из позиций и “псевдописатель”, и “кум–критик”. Один настоящий творец, он же двигатель трактора, взят будет на полное хозснабжение. Те же писатели, от работы которых не воспоследствует передача сил и трактора от их словес не пойдут, как профессионально себя не нашедшие, кооптированы будут в отдел ассенизации города”.
— Что такое непорзач?
— Непорочное зачатие.
— Звучит тревожно.
— А вы чего хотели? Это вам не костяшками домино греметь.
Деятели партии внимательно приглядывались к творцам.
Обиды на творцов были разнообразны. А. Микоян, например, на XVI съезде ВКП(б) страшно обижался: “Ведь это позорный факт, что под покровом Коммунистической академии могла выйти книжка о колхозном движении, в которой говорится о колхозах при аракчеевщине, Иване Грозном и т. д.”.
Речь шла о популяризаторской книжке некоего Бровкина, певца, по–видимому, весьма увлеченного.
Лазарь Каганович обижался по другому поводу.
“В “Правде” — обижался он, — была помещена рецензия о семи книгах философа–мракобеса Лосева. Но последняя книга этого реакционера и черносотенца под названием “Диалектика мифа”, разрешенная к печатанию Главлитом, является самой откровенной пропагандой наглейшего нашего классового врага. Приведу лишь несколько небольших цитат из этого контрреволюционного и мракобесовского произведения: “Католичество, которое хотело спасти живой и реальный мир, имело полное логическое право сжечь Джордано Бруно…”, “Сжигать людей на кострах красивее, чем расстреливать, так же как готика красивее и конкретнее новейших казарм, колокольный звон — автомобильных воплей, а платонизм — материализма…”, “Коммунистам нельзя любить искусство. Раз искусство, значит — гений. Раз гений, значит — неравенство. Раз неравенство, значит — эксплуатация…”, “Иной раз вы с пафосом долбите: “Социализм возможен в одной стране”, не чувствуете ли вы в это время, что кто‑то или что‑то на очень высокой ноте пищит у вас на душе: не–ет!”… И это выпускается в Советской стране. О чем это говорит? Это говорит о том, что у нас все еще недостаточно бдительности. Это выпущено самим автором, но ведь вопрос заключается в том, что у нас, в Советской стране, в стране пролетарской диктатуры, на частном авторе должна быть узда пролетарской диктатуры”.
Какое огромное значение вожди пролетарского государства придавали созданию Нового человека, видно по постановлению ЦК ВКП(б) и СНК Союза ССР от 26 января 1936 года: “Для просмотра и улучшения, а в необходимых случаях и для переделки написанных уже учебников по истории организовать комиссию в составе тт. Жданова (председатель), Радека, Сванидзе, Горина, Лукина, Яковлева, Быстрянского, Затонского, Файзуллы Ходжаева, Баумана, Бубнова и Бухарина. Комиссии предоставить право организовать группы для просмотра отдельных учебников, а также объявлять конкурс на учебники взамен тех, которые будут признаны подлежащими коренной переделке. В первую очередь должны быть просмотрены учебники по элементарному курсу истории СССР и по новой истории”.
Подписали — В. Молотов, И. Сталин.
А на известном, ну прямо‑таки фантастическом XVI съезде партии гневно жаловался на мало что понимающую прессу добрейший Семен Михайлович Буденный:
“Мною было отмечено, что коневое хозяйство помимо того, что лошадь имеет значение как тягловая сила и как фактор в обороне страны, имеет еще и товарную продукцию. Мною было указано, что лошадь дает мясо, кожу, волос, копыта (“рог”), кость. А наша печать… Что они написали после того, как я выступил? Оказывается, Буденный заявил, что лошадь дает мясо, кожу, щетину и даже… рога!”
Вот и создай Нового человека с такими работниками!
Вообще‑то литература всегда говорит о некоем Новом человеке.
