Лоис Буджолд - Осколки чести. Барраяр
Он озадаченно покачал головой:
— Я об этом не думал. Я просто хотел быть нормальным. Как другие мужчины.
— По-моему, твои инстинкты сработали правильно. Но одних инстинктов недостаточно. Ты не мог бы ради разнообразия заставить свои инстинкты и разум работать вместе, а не порознь?
Он хмыкнул.
— Не знаю. Не знаю… как теперь с ней говорить. Я же извинился, сказал, что мне стыдно.
— У вас так и не наладились отношения, да?
Куделка горестно кивнул.
— А знаешь, что меня больше всего мучило, пока мы сюда ехали? — спросила Корделия.
— Нет…
— Я не смогла попрощаться с Эйрелом. Если… если со мной что-то случится — или, если на то пошло, с ним, — между нами останется что-то незавершенное, и это не дает мне покоя. И будет уже невозможно это исправить.
— М-м. — Куделка погрузился в размышления, как-то сразу сникнув.
Корделия задумалась.
— А не попробовать ли что-нибудь еще, кроме извинений? Ну, например, спросить: «Как ты себя чувствуешь? У тебя все в порядке? Тебе помочь? Я люблю тебя». Классические фразы. Знаешь, я только сейчас заметила, что все это в основном вопросы. Они показывают, что ты хочешь начать разговор, понимаешь?
Он печально улыбнулся:
— По-моему, она больше не хочет со мной говорить.
— А что, если… — Корделия откинула голову и невидяще уставилась в конец коридора, — если бы в ту ночь ничего не случилось, если бы ты не впал в панику… Если бы этот идиот Ивон Форхалас не прервал вас своим спектаклем… — «Ах, если б так и было! Слишком много боли они причиняют, все эти если». — Вернемся к самому началу: вот вы сидели, обнимались. — Эти слова напомнили ей об Эйреле, но о нем сейчас тоже было слишком больно думать. — Вы нежно расстались, наутро ты просыпаешься, мучась от неутоленной страсти… Что делают на Барраяре потом?
— Потом — сваха.
— Что?
— Ее родители или мои нанимают сваху. И она… ну… все улаживает.
— А что делаешь ты?
Он пожал плечами:
— Являюсь на свадьбу без опоздания и плачу по счетам, наверное. А чаще всего по счетам платят родители.
«Неудивительно, что он совершенно растерялся».
— Ты ведь хотел жениться? Не просто переспать с ней?
— Да! Но… миледи, я ведь даже в хорошие дни всего лишь полчеловека. Ее родные поднимут меня на смех, если увидят…
— Ты встречался с ее родными? Они тебя видели?
— Нет.
— Ку, ты сам-то понимаешь, что говоришь?
Он выглядел пристыженным.
— Ну…
— Сваха. О Господи!
Корделия встала.
— Куда вы?
— Сватать, — решительно сказала она. Подойдя к двери леди Форпатрил, она заглянула в комнату. Друшикко сидела, наблюдая за спящей; нетронутое пиво и бутерброды остались на прежнем месте.
Корделия проскользнула в комнату и осторожно закрыла за собой дверь.
— Знаешь, — тихо сказала она, — хорошие солдаты никогда не упустят случая поесть и поспать. Потому что никогда заранее не известно, сколько всего предстоит сделать, прежде чем представится следующая возможность.
— Я не голодна.
Вид у Друшикко был сумрачный и какой-то раздосадованный.
— Хочешь поговорить?
Та неуверенно пожала плечами и пересела на кушетку в дальнем углу комнаты. Корделия устроилась рядом.
— Сегодня, — начала Друшикко, — я впервые побывала в настоящем бою.
— И ты действовала превосходно. Ты…
— Нет, — Друшикко с досадой махнула рукой, — вовсе нет.
— Разве? А мне показалось, что все было как надо.
— Я пробежала позади дома, парализовала двух солдат, дежуривших у задней двери. Они меня даже не заметили. Потом заняла позицию на углу. Я видела, как эти люди мучили леди Форпатрил — оскорбляли ее, толкали, тискали… Я так разозлилась, что приготовила нейробластер. Хотела их убить. А потом началась стрельба. И… и я замешкалась. Из-за меня погиб лорд Форпатрил. Я виновата…
— Спокойнее, девочка! Тот солдат, что застрелил Падму Форпатрила, был не единственным, кто в него целился. Падма был настолько одурманен суперпентоталом, что даже не пытался найти укрытие. Наверное, в него всадили двойную дозу, чтобы он привел их к Элис. Человек в таком состоянии заведомо обречен, если он попадает в переделку.
— Сержант Ботари не колебался, — только и сказала Друшикко.
— Да, — согласилась Корделия.
— Сержант Ботари не тратит силы на то, чтобы… жалеть своих врагов.
— А тебе их жаль?
— Мне тошно.
— Ты убила двух совершенно незнакомых тебе людей и хочешь прекрасно себя чувствовать?
— Но Ботари-то чувствует себя прекрасно!
— Да. Ему это доставило удовольствие. Но Ботари даже по барраярским меркам нельзя считать нормальным. Ты хотела бы быть чудовищем?
— Вы его так называете?!
— О, он — мое чудовище. Мой верный пес. — Корделии всегда было трудно объяснять, что представляет собой Ботари — даже себе самой. Интересно, знает ли Друшикко, откуда пошло выражение «козел отпущения»? Жертвенное животное, которое каждый год отпускали в пустыню, чтобы оно унесло с собой грехи избранного народа… Ботари определенно был ее вьючным животным — Корделия хорошо понимала, сколько он для нее делал. А вот ее собственная роль в жизни сержанта была неясна; она чувствовала одно — роль эта чрезвычайно важна для него. — Я очень рада, что тебе тошно. Два патологических убийцы у меня на службе — это было бы чересчур. Цени свое отвращение, Дру.
Та покачала головой.
— Наверное, я занялась не своим делом.
— Может быть. А может быть, и нет. Подумай, какой чудовищной была бы армия, состоящая сплошь из таких, как Ботари. Любая силовая структура общества — армия, полиция, служба безопасности — нуждается в людях, которые способны творить необходимое зло, не озлобляясь при этом. Только необходимое, не более того. И еще они должны постоянно ставить под сомнение эту необходимость, чтобы не превратиться в зверей.
— Как тот полковник, который осадил своего капрала?
— Да. Или как тот лейтенант, который задал вопрос полковнику… Жаль, что мы не смогли его спасти. — Корделия вздохнула.
Дру хмуро уставилась на свои колени.
— Ку считает, что ты на него сердишься, — сказала Корделия.
— Ку? — рассеянно переспросила Друшикко. — Ах да, он недавно сюда заходил. Ему что-то было нужно?
Корделия улыбнулась.
— Как это характерно для Ку — вообразить, что ты несчастна из-за него. — Ее улыбка померкла. — Я собираюсь отправить его с леди Форпатрил, чтобы он вывез отсюда ее и младенца. Мы расстанемся, как только она сможет передвигаться.
