Виктория Угрюмова - Пылающий мост (Кахатана - 4)
Бордонкай перехватил секиру как копье и изо всех сил вонзил ее навершие в грудь урмай-гохона. Страшно вскрикнул Самаэль. И закричал повелитель Мелькарт, чье существование на Арнемвенде в этот миг было прекращено.
Мироздание протестовало, как могло: оно приговорило Арнемвенд к гибели в очистительном пламени, оно запретило этому миру жить дальше, а он не просто боролся, но и побеждал. Своим вмешательством Бордонкай разрушил последние надежды той сущности, которая мнит себя вершителем всех судеб. И она не могла простить давно несуществующему человеку этой смелости.
Рядом на песке умирал га-Мавет. Разбитые ребра и смятое страшным ударом тело болели не так сильно, как тосковала душа. Он не боялся перестать быть, но боялся оставить Каэтану и весь этот мир одинокими и беззащитными. Исполин Бордонкай остановился возле него: его очертания уже плыли и размывались, как тень.
- Пустишь? - спросил с надеждой. И Бог Смерти понял, что есть еще одно деяние, которое они могут совершить.
- С радостью, - прошептал.
И тогда Бордонкай просто поднял его на ноги и шагнул в него, как в храм, в котором давно не было молящихся. И храм принял его - нового жреца, новую душу, новую суть.
Эпилог
Это продолжалось так долго, что Каэтана потеряла счет минутам или часам.
Души павших на Шангайской равнине уходили к ней, к той, за которую сражались и умирали, и не было этому скорбному шествию конца.
В числе последних погиб Барахой, унеся с собой жизни двух последних хранителей - Эр-Соготоха и морлока. Вспомнив себя, он не мог поступить иначе, и боги Арнемвенда искренне оплакивали его.
Из четырех фенешангов в живых остались Римуски и Тотоя. А Фэгэраш и Мешеде скончались от ран незадолго до конца сражения.
Маннагарт недаром так долго был вождем трикстеров: он до последнего удерживал ущелье. И умер только тогда, когда его дело было сделано. Из трех с половиной тысяч варваров, пришедших под его началом в Сонандан, в живых осталась едва ли десятая часть. Когда они переодевали своего вождя, прежде чем положить его на погребальный костер, то обнаружили на его теле с два десятка резаных и колотых ран. А ведь он смеялся и распевал до последнего.
Небольшая заминка вышла у трикстеров с обычаем и удушенную жену класть на костер вместе с вождем и его имуществом. Несколько раз подступали с расспросами к Гаймарту и прозрачно намекали на то, что ему надо бы уговорить Каэтану. Но потом отступились - решили, пусть она будет их вождем. Для Интагейя Сангасойи эта новость была не самой лучшей, и впоследствии она не раз вслух выражала тоску по погребальному костру, которым не воспользовалась, когда было так возможно.
Дарамулуну пришлись по вкусу яблоки, груши и виноград, и он мирно пасся в саду вместе с черным быком князя Малана Тенгри, которого совратил с пути истинного и приохотил к не присущим быкам продуктам.
Сам Малан Тенгри скончался через несколько дней после сражения. Сердце остановилось. И даже искусство Гайамарта не помогло. Бессмертный врачеватель сказал, что князь просто смертельно устал - так, как человек устать не может.
Сильно поредело и войско хортлаков. Помощь их была неоценимой: они командовали вражеской армией, подражая голосам военачальников, зато и истребляли их безжалостно. Тетушку Шази не спасла ее кастрюлька - какой-то из танну-ула раздробил ей череп. Зато оставшиеся в живых хортлаки рассказывали самые удивительные истории.
Были убиты Могаллан и То Кобинан. По завещанию, которое нашлось у Нингишзиды, их сожгли, а прах Астерион развеял над Иманой.
По Магнусу Номмо горевал, пожалуй, даже больше, чем по Рогмо. И тщательно охранял от посторонних глаз ларец, добытый чародеем у Аджи Экапада. Маленький альв отдал его Каэтане, когда прошло уже довольно много времени после битвы на Шангайской равнине. И та обнаружила в ларце голову катхэксины Джератты - матери урмай-гохона Самаэля. Голова была жива и невыносимо страдала. Каэ исполнила обещание, данное ею Сокорро, и отпустила катхэксину с миром и покоем. Она и сама не ожидала, но душа Джератты была легко принята ею и долго еще чувствовалась, словно теплый огонек свечи.
Защищавшие Демавенд и его окрестности драконы тоже дорого заплатили за победу: Сурхак погиб, и его провожали в последний путь все боги и древние существа Арнемвенда. Даже Аврага Дзагасан явился проститься с тем, кто был некогда его врагом.
Ни от кого не укрылось, что исцелившийся от страшной раны Бог Смерти Малах га-Мавет сильно изменился. Глаза его - по-прежнему желтые, с кошачьими вертикальными зрачками - стали добрее и ласковее. Весь он как-то вытянулся, превзойдя свой и без того великанский рост, и стал мощнее в плечах. Многие указывали на несомненное его сходство со статуей Бордонкая, стоящей в священной роще Салмакиды, но объяснения этой перемене не находили. Возможно, что-то знала о ней Каэ, но она никогда и никому об этом не говорила.
Крохотные пеньки-филгья посетили ее на следующий день после сражения. Они шли к маленькой богине долгое время и, как обещали когда-то, пришли в тот день и час, когда ей было тяжелее всего. О чем говорили они у фонтана с веселым дельфином? Кто знает... Но после этого филгья остались в Храме Истины и с тех пор следили за зеленым огнем.
В новом мире, выжившем и победившем такой ценой, трон Верховного Владыки предложили Кахатанне, Богине Истины и Сути. Но она согласилась принять его только на время, пока не отыщется более достойный.
Спустя год у нее родился сын, названный Мангалаем. Нингишзида и Номмо с упоением принялись воспитывать его, совершенно всерьез полагая себя родными дедушками, и юный бог рос под их опекой справедливым, добрым и мудрым. В день совершеннолетия стала ясной и его суть - он был божеством и духом Свободы. Поэтому никто не протестовал, когда Каэтана объявила, что хочет сделать сына своим наследником и уступить ему трон Арнемвенда. В качестве подарка она преподнесла Мангалаю доспехи Ур-Шанаби и меч Зу-Л-Карнайна.
В этот же день молодой бог пожелал узнать, кто является его отцом, и получил странный ответ. Но что это был за ответ, знали лишь немногие избранные.
Барнаба научился наконец приходить и уходить в мир людей когда ему вздумается. В человеческом облике он проводил по-прежнему много времени, ибо в естественном, бесплотном своем "всегда и везде" не мог наслаждаться хурмой и медовыми коржиками.
Частыми гостями в Салмакиде были гном Раурал, Банбери Вентоттен, герцог Талламор и эльфы. Душой же всех компаний всегда оставался алый перстень Ниппи разговорчивый и задиристый.
А однажды, долгое время спустя, Нингишзида, уже совсем седой и морщинистый, прогуливаясь по храмовой аллее, столкнулся со своей давней, забытой уже галлюцинацией. Трое монахов в капюшонах, натянутых на лицо, померещились ему в сплетении теней и солнечного света. Это так выбило почтенного жреца из равновесия, что он просидел весь день у татхагатхи Сонандана, жалуясь и попивая знаменитое зеленое вино. Тхагаледжа внимал и улыбался в белые как снег усы.
