Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)
Но не исключена и другая версия. Алексею Николаевичу могли быть — опять-таки случайно-известны какие-то сведения, намеки, может быть, рассказы или разговоры о летчике и конструкторе летательных аппаратов с несколько необычной фамилией Лось. Фамилия эта попала в орбиту писательского внимания и была использована в романе “Аэлита”.
Квартиру на набережной реки Ждановки, где поселился писатель после возвращения из эмиграции, для него подыскал Вениамин Павлович Белкин, известный художник, друг Толстого, с которым писатель находился в переписке. Квартира эта находилась в том же доме, где жил Белкин.
В.П.Белкин, профессор Академии художеств, остался в памяти тех, кто его знал, необычайно общительным человеком с широким кругом самых разных знакомых. В.П.Белкин очень любил прогуливаться, и маршрут его неизбежно проходил мимо дома № 13 по Ждановской набережной, где жил Юзеф Лось. Общительность Вениамина Павловича позволяет предполагать, что он не мог не знать о таком необычном соседе. Слишком непривычными в связи с увлечением планеризмом выглядели в глазах окружающих Юзеф Лось и его младший брат Леон (помните, он запускал в праздничные дни модели аэропланов с крыши своего дома?). Зная о таких людях, Вениамин Павлович мог написать об этом или рассказать во время встречи в Париже своему другу-писателю. Алексей Николаевич всегда весьма чутко, живо и с интересом реагировал на подобную информацию, и фамилия Лось могла запечатлеться в его памяти.
Но это только гипотеза, потому что переписка А.Н.Толстого и В.П.Белкина не сохранилась.
Беседа с Никитой Алексеевичем Толстым позволила развеять некий ореол мистики, который невольно мог возникнуть вокруг образа инженера Лося.
И хотя загадка до конца не раскрыта, можно только порадоваться, что глубокое знакомство с романом “Аэлита” и историей его создания позволило восстановить факты биографии братьев Лось, славных ленинградских авиаторов, о которых еще в тридцатые годы писали: “Их желанием было создать простой и общедоступный самолет и научить людей им управлять”.
Путь же на Марс еще очень и очень долог и несравненно более труден, чем он представлялся писателям-фантастам. Но тут уместно вспомнить слова, начертанные братьями Монгольфье на их первом воздушном шаре: “Так идут к звездам”.
Александр Осипов
ПРИКОСНОВЕНИЕ К ЧУДУ
Отечественная кинофантастика до сих пор находится в каком-то странном, двойственном положении: когда заходит где-нибудь разговор о советском научно-фантастическом фильме, даже от киноведов и кинокритиков приходится слышать категоричные заявления о том, что советской кинофантастики не существует, но тем не менее ежегодно выходят на экраны все новые и новые фантастические фильмы, и зрители с увлечением смотрят их…
В этом парадоксе отразились, пожалуй, многие противоречия существования кинофантастики в современном советском кинематографе, ибо при первой же попытке выяснить в негативном отношении к советскому научно-фантастическому фильму полноту познаний о его истории сталкиваешься чаще всего либо с поразительным незнанием таковой, либо с преднамеренным игнорированием известных фактов и нежеланием объективной оценки сложных судеб этого жанра в советском киноискусстве. В качестве аргументов и доводов в спорах сплошь и рядом оперируют примерами зарубежной кинофантастики, преимущественно американского производства, но при этом почему-то закрывают глаза на тот факт, что в подавляющем числе примеров речь идет о продукции, мягко говоря, чисто развлекательной, которой, разумеется, не откажешь в красочности, достоверности декораций, технике съемки, хитросплетениях сюжета… Но вот о драматургии-то подлинной на экране говорить особенно не приходится — кинофантастика находится в сфере массовой культуры, и было бы странным применять в данном случае серьезные критерии. Вполне понятно, что зарубежная кинофантастика богата и серьезными работами, но их, к сожалению, не так уж много.
Иногда отрицание “своего” в предпочтении “чужого” превращается из вкусовых пристрастий в идеологическую и эстетическую недальновидность, от которой в конечном счете страдает и зритель, и сама кинофантастика, остающаяся все еще этакой “падчерицей” современного художественного кино. А между тем нам есть чем гордиться — разве не отечественные фильмы последних двух десятилетий получали разные награды на международных кинофестивалях научной фантастики? Разве игнорирует то же зарубежное киноведение целый ряд фактов истории советской кинофантастики, отражая те или иные ленты прошлых десятилетий в киноведческих обзорах, исследованиях, фильмографиях? И не мы ли, как зрители, с удовольствием вспоминаем о целом ряде фантастических отечественных лент, увиденных в последние 10–15 лет?
Увы, ответы на эти и многие вопросы могут быть только однозначны, и, признавая неоспоримые недостатки отечественного НФ кинематографа, давайте же, наконец, посмотрим на эту область внимательней и объективней, чтобы понять причины тех или иных недостатков, а главное — оперировать в спорах не десятком фильмов, задержанных памятью последней четверти века, а всем арсеналом накопленного советской кинофантастикой за семь десятилетий ее существования! Ведь судим-то мы о прошлом зачастую с высоты нынешних наших представлений о предмете, с учетом нынешних возможностей кино, не желая учитывать специфики того, “стародавнего” времени, диктовавшего и свои взгляды на фантастику, и свои технико-постановочные возможности, и свои художественные критерии, и, наконец, свой, особый зрительский ракурс восприятия киночуда!
1. ИЗМЕРЕНИЯ КИНОФАНТАСТИКИ
Так уж случилось, что с момента своего зарождения кинематограф вообще воспринимался как синоним чудесного, магического, сказочного. Да и могло ли быть иначе в конце XIX столетия, когда на обывателя лавиной обрушились чудеса техники.
Мир, запечатленный на целлулоидной пленке, вдруг оживал перед зачарованным зрителем не в качестве застывшей и плоской фотографии, а на сей раз воссозданный на экране более контрастно и динамично, чем видим мы его в привычной жизни, где отдельные детали в силу особенностей целостного видения действительности неизбежно уходят на задний план. Более того, кинематограф интриговал и тем, что время на экране словно попадало в руки невидимого волшебника, то замедлявшего действие до специфики образов сна, то доводившего темп до вызывающих смех ситуаций… Смещалось и привычное пространство — несущийся на зрителя поезд сменялся вдруг парящей в небе птицей…
