Еремей Парнов - Бог паутины
Водка, коньяк, шампанское - все вперемешку - понемногу доводили до нужной кондиции. Пошел оживленный обмен визитами вежливости - с невразумительными, но страстными уверениями в любви до гроба и пьяными поцелуями. Один приближенный к властям жрец Мельпомены, воплотивший на экране бессмертный образ главного героя "Малой земли", в припадке верноподданнических чувств залил вином золотисто-зеленый наряд Марго. Она и бровью не повела, однако солью засыпала. Спадало напряжение, смягчая черты, отступала тревога, развязывались языки.
Устав предрекать "невиданные перемены, неслыханные мятежи" (как он был прав!), писатель усердно налегал на "Смирновскую". К общей радости, успех главного гинеколога, к которому постоянно подбегали с рюмкой и поцелуями, пусть на миг, но вернул приунывшую музу прозаика, публициста, кинодраматурга, а также поэта. Мэтр выдал неожиданный экспромт, вызвав взрыв хохота и вполне заслуженные аплодисменты.
У Левшанского-хирурга
Есть приятели везде:
Узнает по ... друга,
А подругу по ...
Импозантный и милый профессор не обиделся, но особого восторга не выразил. Так ли было на самом деле в ту ночь или домыслилось позже. Тина не могла припомнить с полной уверенностью. Шел последний год Советского Союза, и пахло большой кровью. Никто не мог предсказать, ни чем закончится, ни во что и когда выльется. Она пила вместе со всеми, половинила, но пила.
Так уж вышло, что выпало ей сидеть, а иногда и танцевать с Климовицким. Уж он-то явно чувствовал себя не в своей тарелке.
- Египет, Ассирия, Персия, Рим - все рушится в конце-то концов, сказал ни с того ни с сего, уставясь в пустой бокал, будто в магический кристалл вглядывался. - В атласе, помню, полмира было зеленым залито, а где она нынче. Британская империя? И ничего, живут!
Оскорбленная в лучших чувствах, Антонида слушала вполуха, все переживала, что ею нагло воспользовались.
Музыканты, основательно подзаправившись, возвратились на сияющий помост и заиграли "Утомленное солнце" - довоенное танго, которому кино подарило вторую жизнь. Словно весь роковой сорок первый отгремел под тягучую эту мелодию. Помощник генерального пригласил Марго, а Саня, сорвавшись с места, подчеркнуто церемонно поклонился его жене.
Антонида кивнула Климовицкому и потянула его за собой, не выпуская из глаз золотисто-зеленое платье. Возможно, вино ударило в голову или общее настроение сказалось, только, видя вокруг откровенно обжимающиеся парочки, она прильнула разгоряченным телом и щекой прижалась к щеке. Кто первый потянулся губами, она и тогда не помнила, теперь же - тем более, но зато глаза Марго так и впечатались в мозг. Она переминалась в танце возле колонны в каких-нибудь двух шагах, наблюдая с ироничной, даже как будто поощрительной улыбочкой. И тени неудовольствия не промелькнуло. Когда же после "капустника" - и верно, все с хохоту покатывались - Тина с Климовицким спустились из кинозала. Марго так и не появилась. Мужа она увела с собой, что далось, очевидно, непросто, ибо помощник-то остался! Под утро он вызвал машину и любезно предложил свои услуги.
Климовицкий поблагодарил, но сказал, что пройдется пешком, а Тина, кляня себя на чем свет стоит, молча залезла в мрачный, как катафалк, "членовоз". Вместе с тошнотой пришло запоздалое раскаяние. А все шампанское виновато! Ударило в башку, толкнуло на бабскую выходку, а теперь нутро выворачивает. Мерзость...
Остаток ночи пролетел в муторном оцепенении.
С Марго увиделись уже в феврале, когда над грязной, разворошенной, как муравейник, Москвой безумствовала весна света. Про Климовицкого не обмолвились ни словом, ни намеком, а сам он совершенно исчез с горизонта. Оставалось лишь гадать, какое было, если было, у них с Марго объяснение, только она вычеркнула его из своей жизни. Антонида поняла это, когда появился новый ферлакур[85] - совершенное ничтожество, но отменных статей.
"Живем однова".
Смерть чужого - абсолютно чужого! - человека, которого не видела несколько лет, о ком не вспоминала, не думала, не могла вызвать сколько-нибудь глубокого потрясения, но было неизъяснимо грустно. Нахлынули всякие нехорошие мысли о себе и вообще обо всем.
С палубы раздался утробный гудок тифона. Раздвинув занавески, Антонида Антоновна выглянула в иллюминатор. Облитая голубоватым светом прожекторов яхта показалась сверкающей глыбой льда - безжизненным айсбергом, "Летучим Голландцем", заброшенным в непроглядное безмолвие ночи из каких-то иных пространств и времен. Переплеск волн, отчетливо различимый после остановки двигателей, воспринимался как песнь тишины. Медленное приближение сияющего мертвенной белизной борта напоминало стыковку в открытом космосе. Неподвижные, как манекены, выжидательно застыли полицейские с автоматами. Один из них, перегнувшись через фальшборт на нижней палубе, поймал брошенную с "Тритона" легкость и, вытянув трос, обмотал его вокруг кнехта.
ФАЙЛ 054
Вторую половину рабочего дня Александр Антонович провел в однокомнатной квартирке на Фестивальной улице. Хозяйка, а вернее, арендаторша, прелестная юная дамочка - действительно прелестная - не разочаровала "состоятельного господина", а именно в таком качестве впервые выступал Ларионов. Обещанного "моря удовольствий" он, возможно, и не удостоился, но только ограниченный субъект все понимает буквально, а в целом придраться было не к чему. Ласковая, веселая, изобретательная, щедра на похвалу, а это подбадривает, и вообще охулки на руки не положишь: затейница.
- Ты у меня настоящая язычница! - не сдержал восхищенного возгласа Александр Антонович.
Замечание, возможно воспринятое несколько однобоко, - он вкладывал всеобъемлющий, общекультурный смысл - привело ее в состояние бурного веселья.
- У тебя, милый! У тебя одного! - заломив руки, она, как умирающий лебедь в балете, опустилась перед ним, уже готовым отбыть, на колени. - Вся твоя! - и попыталась расстегнуть ремень.
К сожалению, время не позволяло. Вызванная по телефону машина уже должна стоять на углу соседней башни. Осторожный Ларионов никогда не называл точного адреса.
Насвистывая, он сбегал вниз по лестнице с четырнадцатого этажа, хотя мог воспользоваться лифтом. Переполняло ощущение бодрости и - черт возьми! - молодости. День сложился удачно, впереди ожидал прием, на котором Александр Антонович надеялся встретиться с нужными людьми и, самое главное, намечалась относительная стабилизация. Президент вернулся в Кремль, Дума приняла бюджет в третьем чтении, а коммунисты и элдэпээровцы, как и предсказывал компьютерный анализ, обрастая жирком, дрейфовали к центру.
Радужное настроение было омрачено картинкой на переднем стекле служебного автомобиля. Казалось бы, пустяк, новогодняя поздравительная открытка, а резануло. Чтобы в прежнее время цековский шофер позволил себе такое? Ларионов поморщился от огорчения, но ничего не сказал. Еще нарвешься на неприятность.
