Эликсиры Эллисона. От глупости и смерти (сборник) - Эллисон Харлан

Спаннинг робко, немного нервно улыбнулся и сказал:

– Элли попросила меня встретиться с вами. Спасибо, что приехали.

Я смотрел на него, но не в него.

Казалось, ему неудобно за доставленные мне хлопоты.

– Но я не думаю, что вы сможете что-то для меня сделать – у меня ведь осталось всего три дня.

– Вам страшно, Спаннинг?

У него задрожали губы.

– Да, мистер Пейрис. Очень страшно, – его глаза увлажнились.

– Теперь вам легче понять, что чувствовали ваши жертвы, а?

Спаннинг не ответил, только смотрел на меня своими влажными глазами. Потом он отодвинул стул и встал.

– Спасибо, что приехали, сэр. Мне жаль, что вы потратили время.

Он повернулся и пошел к двери. Я отправился в его мир.

«Господи, – подумал я. – Невиновен. Он невиновен».

Он не сделал ничего из того, за что его приговорили. Абсолютно ничего. У меня и тени сомнения не осталось. Элли была права. Я видел весь его мир, все углы и закоулки, каждую ямку и крысиную нору, все его прошлое со дня его появления на свет в Льюистауне, штат Монтана, по соседству с Грейт-Фолс, тридцать шесть лет назад; каждый день его жизни, вплоть до момента, когда его застали над выпотрошенным телом уборщицы, которое настоящий убийца выбросил в мусорный бак. Я увидел, как он вышел из супермаркета в Хантсвилле, толкая перед собой тележку с продуктами на выходные; увидел, как он прошел мимо мусорных баков, где лежали горы картонных коробок и ящиков из-под фруктов; услышал, как кто-то позвал на помощь и увидел, как Генри Лейк Спаннинг начал оглядываться, думая, не ослышался ли он. Потом я увидел, как он развернул тележку к своей машине, припаркованной у стены с краю парковки, потому что была пятница, все закупались перед выходными, так что ближние места были заняты. Снова крик – на этот раз слабее – и окровавленная рука, приподнявшаяся над краем грязного зеленого бака. Я видел, как Спаннинг бросил свою тележку, даже не думая о том, что кто-то может стащить ее вместе со всеми покупками (хотя у него на счету и оставалось всего одиннадцать долларов, так что если бы ее стащили, несколько дней ему было бы нечего есть). Видел, как он подбежал к баку и заглянул внутрь. Почувствовал вместе с ним приступ тошноты, когда он увидел, что сделали с этой несчастной женщиной. Залез вместе с ним в бак, чтобы попытаться спасти эту груду истерзанной плоти.

Я вскрикнул вместе с ним, когда несчастная попыталась вздохнуть и над раной на ее шее вздулся кровавый пузырь. Секундой позже она умерла. Но я услышал чей-то крик недалеко от баков, а Спаннинг – нет; он по-прежнему прижимал к себе кучу располосованной кожи и окровавленной одежды, когда на парковку влетела патрульная машина. И только тогда Спаннинг, который не был повинен ни в чем, кроме доброты и сострадания, понял, как выглядит со стороны и что должны подумать домохозяйки, шныряющие около баков в поисках добротных картонных коробок. Что они стали свидетелями убийства. Я был вместе с ним, в его голове, когда он бросился прочь, и оставался с ним все время, что он пробыл в бегах, до того момента, когда его поймали в Декейтере в семи милях от тела Гуниллы Арчер. Его поймали, и многочисленные свидетели из Хантствилла опознали его. Все остальные доказательства были исключительно косвенными, профессионально приукрашенными прикованным к постели Чарли Уиллборгом и сотрудниками Элли. Дело так хорошо выглядело на бумаге, что Элли решила предъявить Спаннингу все двадцать девять, а потом и пятьдесят шесть убийств, совершенных с особой жестокостью.

И всё это оказалось полным дерьмом.

Убийца по-прежнему был на свободе.

Генри Лейк Спаннинг, который выглядел, как симпатичный, достойный парень, именно таким и был. Симпатичным, достойным, добрым и, прежде всего, невиновным. Можно обмануть присяжных, детектор лжи, соцработников и психиатров, можно обмануть маму с папой, но Руди Пейриса, который регулярно прыгает в черную дыру, из которой нет возврата, обмануть нельзя.

Через три дня на электрическом стуле поджарят невиновного человека.

Я должен был этому помешать.

Не только ради Элли, хотя и этой причины было вполне достаточно, но и ради смертника, который считал, что ему конец, и боялся, но при этом не собирался выслушивать всякое дерьмо от умника вроде меня.

– Мистер Спаннинг! – окликнул я.

Он молча шаркал к двери.

– Прошу вас, – сказал я. Спаннинг остановился, не оборачиваясь; цепи, приваренные к его поясу, звякнули.

– Я думаю, что Элли права, сэр. Я думаю, что они взяли не того человека, и вы провели все это время в тюрьме ни за что. И еще я думаю, что вы не должны умирать.

Он медленно повернулся и посмотрел на меня, как голодная собака, которую поманили костью. Потом он едва слышно сказал:

– Почему, мистер Пейрис? Почему вы верите мне, когда больше никто, кроме Элли и моего адвоката, не верит?

Я не сказал ему, что был в его голове и знаю, что он невиновен (более того – знаю, что он действительно любит мою подругу Элисон Рош, а на свете мало такого, чего я не сделал бы ради Элли).

Сказал я вот что:

– Я знаю, что вы невиновны, потому что знаю, кто настоящий убийца.

Его губы приоткрылись – не как в фильмах, когда человек от удивления разевает рот, просто чуть-чуть приоткрылись. Но я знал, что мои слова ошеломили его, как знал и то, что бедный сукин сын уже достаточно настрадался.

Спаннинг прошаркал обратно к столу и сел.

– Не шутите со мной, мистер Пейрис. Вы правы – мне страшно. Я не хочу умирать, и уж тем более не хочу умирать, когда все думают, что это я совершил все… все эти вещи.

– Никаких шуток, капитан. Я знаю, кого нужно на самом деле поджарить за эти убийства – и не в шести штатах, а в одиннадцати. Не за пятьдесят шесть убийств, а ровно за семьдесят. В том числе за двух маленьких девочек и их няню.

Станнинг в ужасе уставился на меня. Я хорошо знал этот взгляд – я видел его уже семьдесят раз.

– Я знаю, что ты невиновен, потому что именно я засадил тебя сюда.

В минуту слабости я видел всё. Всё, что я спрятал в черной дыре, из которой нет возврата – в тайнике, вырубленном в гранитной толще, чьи бетонные стены в два метра толщиной укреплены броней, которую ставят на современные танки, и от которой кумулятивные снаряды отлетают, как галька. Китайская шкатулка с секретом. Потайная комната. Лабиринт разума, в котором эти семьдесят человек умирали снова и снова. Я не слышал их криков, не видел их порванных сухожилий, не смотрел в кровавые углубления, на месте которых еще недавно были молящие о пощаде глаза. Когда я вошел в ворота этой тюрьмы, я был в безопасности. Я был застегнут на все пуговицы. Я ничего не помнил, ничего не знал, ни о чем не подозревал. Но как только я очутился в мире Генри Лейка Спаннинга и не сумел убедить себя, что он виновен, земля развезлась у меня под ногами. Я почувствовал подземные толчки и колебания, земная кора покрылась трещинами до самого горизонта, из разлома потекла раскаленная лава. Стальная броня моего склепа начала плавиться, гранит и бетон обратились в пыль, и я очутился лицом к лицу с монстром. Неудивительно, что меня так мутило, когда Элли рассказывала о преступлениях, которые якобы совершил Спаннинг – человек, которому она предъявила обвинение в двадцати девяти убийствах, совершенных мной самим. Неудивительно, что я представлял себе каждое убийство до мельчайших деталей, хотя Элли описывала их в самых общих чертах. Неудивительно, что мне так не хотелось ехать в Холман. В этой тюрьме, в мыслях этого человека, чей мир был открыт передо мной, я увидел любовь к Элисон Рош – моей подруге и товарищу, с которой у меня было всего один раз. И не надо мне рассказывать, что моя защита рухнула перед силой любви, не хочу я этого дерьма слышать. Говорю вам: к этому привел ряд факторов и обстоятельств, и то, что я увидел в мире Спаннинга их с Элли любовь, было, в лучшем случае, только одним из них. Я не настолько сведущ. Я быстро учусь, но всё это произошло слишком быстро. Мгновение, поворот судьбы, минута слабости. Каждый раз, когда я заглядывал в эту черную дыру, я говорил себе, что сделал это в минуту слабости. Именно эти мгновения – не мой «дар», не цвет моей кожи, а минуты слабости – были тем, что сделало меня чудовищем, неудачником и хроническим лгуном. Сначала я не мог в это поверить. Нет, только не я, только не старина Руди. Руди Пейрис – отличный парень и если кому и причинил вред, так только себе самому. Потом я обезумел от ярости, отвращения и ненависти к этому мерзкому существу, которое обитало на темной стороне моего расщепленного мозга. Мне хотелось вырвать себе лицо, вытащить эту влажную и зловонную дрянь наружу и растоптать в кашу. Потом на меня накатила тошнота, реально чуть не вырвало; хороший законопослушный парень Руди Пейрис ясно и без прикрас увидел каждую деталь своих преступлений. Да, Руди был хорошо образованным неудачником, но он не был убийцей. Мне хотелось блевать.