Владимир Плахотин - Браслет
- ...заметен издалека! - озабоченно подсказал Санька и незаметно подмигнул мне.
- Вот-вот, - согласилась она, не заметив иронии в его голосе. - Лучше сделать его прозрачным, я думаю... Да, вот так, - одобрила она, когда огонь внутри шара погас, и перед нами теперь парил едва различимый на фоне сиреневого неба абсолютно прозрачный шар.
- Ну, вопросы дизайна, кажись, утрясли, - едва сдерживая улыбку, сказал я. - Хотя, если честно, не вижу в том никакого смысла.
Настя вспыхнула, но ничего не сказала. Лишь одарила меня гневным взглядом, от которого у меня что-то ойкнуло в районе солнечного сплетения.
- Самое время заняться начинкой? - напомнил Санька.
- Самое время... - эхом отозвался я.
*****
Перед тем, как вбросить шарик в окрестности Земли, мы опять сцепились, поскольку и тут наши мнения разошлись. Теперь уже по поводу объекта обработки. Санька настаивал на одном из штатовских мегаполисов, Настя непременно хотела "облагодетельствовать" Москву. Я же предложил потушить пожар междоусобицы в Чечне.
После того, как каждый изложил аргументы в пользу своего варианта, я, всё-таки, настоял на своём. Мне представлялось, что прекратить убийство ни в чём неповинных людей намного полезнее, чем ставить эксперименты над более-менее мирным населением.
- С этим, конечно, трудно не согласиться, - подвёл Санька итог нашим препирательствам.
Однако Настя осталась при своём мнении. Отвернувшись, она нарочито внимательно оглядывала окрестности, хотя совершенно не представляю, на чём там можно было задержаться взгляду: планета не радовала разнообразием ландшафта.
Я открыл "окошко" на высоте около полутысячи километров над земной поверхностью (всё это, конечно, на глазок) и плавно переправил туда наше "изобретение".
- Ну что, с Богом? - спросил я, с трудом сдерживая волнение.
- Врубай! - отозвался Санька, а Настя насмешливо покосилась:
- Ты, часом, не запамятовал, где Чечня-то находится?
- Посмотри и убедись, - довольно холодно отозвался я и включил генератор.
Мощная волна невыразимой нежности окатила меня. Знакомое чувство, только усиленное многократно, послало меня в мягкий нокдаун. Сознание поплыло, поплыло, уносимое приятными, на грани экстаза, ощущениями...
...Я с трудом разлепил вдруг отяжелевшие веки и взглянул на своих спутников.
Санька, закрыв глаза и отвалившись на спинку кресла, блаженно улыбался.
Настя же посоловевшими глазами с интересом разглядывала нас обоих. Глупая улыбка блуждала по её лицу. Видимо, не отдавая себе отчёта, она медленно, пуговку за пуговкой, расстёгивала на себе платье.
"Тупица! - обругал я себя и отключил коридор, соединявший нас с Землёй. - О защите и не подумал!"
Настя очнулась, тихо ахнула, вскочила с кресла и, отвернувшись от Саньки, стала торопливо приводить себя в порядок.
А тот открыл глаза, потянулся и с сожалением промурлыкал:
- Чего ж так ма? Неплохо бы и повторить...
- Ты бы хоть предупредил, что ли? - сердито сказала раскрасневшаяся Настя, усаживаясь на место.
- Никак действует? - насмешливо хмыкнул Санька.
- Самым непотребным образом! - отрезала та.
- Ну уж вы ска-а-ажете! Так-таки и "непотребным"! Мне лично понравилось. Даже больше, чем в первый раз.
- Что б вы там ни говорили, - фыркнула Настя, не поднимая глаз. - Всё равно это - насилие над человеческой природой. Разновидность гипноза.
- Ну, не без этого, конечно! - разулыбался Санька. - А как же ещё прикажете лечить больного? И вообще, - подвёл он черту, - может, хватит воду в ступе толочь? Не лучше ли взглянуть, что об этом думают сами "больные"?
- Только, пожалуйста, без этих ваших... - выразительно сверкнула она своими глазами. - Штучек!
- Не извольте сумлеваться!
*****
В течение, наверное, получаса мы порхали над развалинами родного нашего городка. Санька приуныл, впервые воочию увидев результаты деятельности "свободолюбивого" населения. То ли дело - видеть по ящику выхваченные пристрастным оком фрагменты местного бытия, и совсем другое впечатление производит всё это в натуральном свете. Жизнь в городке почти замерла и определить, что здесь ещё обитают люди, можно было лишь, пожалуй, по рынку, на воротах которого до сих пор красовалась пробитая пулями во многих местах вывеска, сообщающая, что он "колхозный", да по нескольким стихийно возникшим базарчикам, где, наряду с обычным набором, торговали самыми немыслимыми вещами.
Пока Санька предавался охватившей его печали, я внимательно вглядывался в лица людей, которых нужда выгнала в общественное место. Страх, нерешительность, усталость, накопившаяся за годы войны, желание сцепиться по любому пустяку, - это всё легко читалось в горестных складках губ и в недоверчивых, смотрящих исподлобья бегающих глазах. Однако в сутулившихся и нервно вздрагивавших при каждом громком звуке людях не заметно было даже и намёка на те чувства, которые я надеялся посеять в их душах своим вмешательством.
Как бы в подтверждение моих умозаключений, где-то рядом прозвучала автоматная очередь, ей ответила другая и посетители рынка бросились врассыпную. Торгаши дружно попадали на землю и с опаской стали выглядывать из-за нагромождений ящиков с товаром. По рынку прокатилась передаваемая шёпотом волна: "Ахмад!.. Ахмад!.."
На площадь, мгновенно очистившуюся от народа, вывалилась толпа разухабистых, давно небритых молодцов, с головы до ног увешанных оружием. Они что-то шумно обсуждали, радостно гогоча, и часто стреляли в воздух и по сторонам, используя прилавки и без того израненных павильонов с любовно разложенными товарами в качестве мишеней. Фонтаны брызг из овощей и фруктов летели во все стороны, осыпая ими залёгших в укрытия торгашей.
- Не, ну ты глянь, чего творят! - прорычал Санька. - Полнейшая анархия!
- Что-то я особой любви в их глазах не наблюдаю, - не преминула Настя подковырнуть меня.
Я одарил её долгим взглядом, полагая, что его значение она поймёт и без слов, и, чувствуя, как во мне тоже закипает гнев, решительно повернулся к экрану:
- Щас мы их!
- А как же Бей? - всё с той же неприятной усмешкой попыталась образумить меня Настя.
- Ну как ты можешь?! - возмутился я и открыл проход.
Стрельба мгновенно прекратилась. По той причине, что стрелять стало нечем. Я повторил уже испытанный приём: всё оружие, а вместе с ним и одежда на бравых вояках, исчезли. Теперь на притихшей площади, залитой ярким солнечным светом, стояла кучка голых мужиков, растерянно разводя руками. Очень немногие из них могли похвастать атлетическим телосложением. Кривые ноги, отвисшие животы, дряблые мышцы вовсе не придавали мужественности их телам, привыкшим во всём полагаться на силу оружия.
