Александр Потупа - Скрипящее колесо Фортуны
И вводят человека в макинтоше.
- Что вы скажете, полковник Шмольтке-Иванов-Джонс? Этот молодой человек утверждает, что он даже не догадывался о своей выдающейся роли.
И полковник Джонс начинает крутить пальцем около виска...
Открываю. Потапыч мнется у порога.
- Ты чего такой бледный? - спрашивает он.
- Ты не бойся, - говорит он, похихикивая и пытаясь заглянуть в комнату, - я на минутку. Будь другом, Эдик, разменяй сотню. Тут один чижик вещичку принес, а сдачи у него нет.
Механически липкими пальцами отсчитываю Потапычу червонцы.
- И чего ты все один да один? - по-свойски подмигивает Потапыч. - Я бы в твои годы и на твоем месте...
И он умильно смотрит на суперсофу ценой в восемь с половиной дежурств. Как будто оплевал.
А эта софа - вещь без памяти. Нам с Наташей было хорошо и на старом диване.
- До свидания, Яков Потапыч, - только и выдавливаю я.
Он уходит, по-прежнему похихикивая. А я прислоняюсь лбом к холодной поверхности зеркала.
* * *
Фантазии разыгрались. Какое до меня дело всяким разведкам? Плевать им на такой ненадежный цветочный горшок.
Все проще. Наверное, этот тип в макинтоше явился с тарелки, с обыкновенной летающей тарелки. Они проводят гигантский эксперимент, исследуют человеческую психологию, раскручивая ее во времени и в обстоятельствах. А, может быть, Они испугались моих работ. Их вполне устраивает существующая у нас причинность, а в моих гипотетических петлях содержалась, например, недвусмысленная угроза Их власти.
Они заглянули в мою черепную коробку и решили поставить простенький опыт. И выяснили - ах, бедняга Ларцев, как он исстрадался по хрустящим зелененьким бумажкам! И если уж у передового альтруиста Ларцева, который всю жизнь стеснялся пересчитать деньги, не отходя от кассы, который всегда был уверен, что попросить прибавку к зарплате стыдней, чем снять трусы посреди Старой площади, если для убежденного альтруиста Ларцева главнее главного оказались бумажки в конверте, то что говорить о других? Приятное мнение сложилось у пришельцев о нашей цивилизации. Они тяжело вздохнули, прислали Ларцеву пустой конверт, чтоб не надеялся, посмеялись над его недоношенными и теперь уж наверняка безопасными идеями и отбыли в такие глубины Космоса, где, возможно, сохранились порядочные гуманоиды, на худой конец, высокопринципиальные автоматы.
Да-с, такова моя гнусная роль в первом контакте землян и пришельцев.
А что там по телеку? Ага, премьера, шестая серия... В пятой герой лицедействовал на крупном совещании и, конечно, победил. Теперь пришла очередь возвращать жену, сбежавшую еще в третьей серии к товарищу, который не воспринимал совещания столь серьезно, грубо подхалимничал с начальством и ласково подкалывал женщин. В пятой серии его разоблачили и предложили ковать жизнь заново. Ну а с разоблаченным подхалимом даже на дальнюю стройку не поедешь, лучше вернуться к принципиальному герою - он не только простит, но и сам прощения попросит... Стоп. Все вычислено, можно не смотреть, проживу этот вечер без розового экрана.
Интересно, а что бы я делал, узнав, что возвращается Наташа. Вот сейчас прозвенел бы звонок. Я открываю - она! Не с раскаянием, не с вызовом во взгляде, а просто с вопросом.
Приготовил бы ванну, устроил ужин, и все. И был бы очень рад, может быть, счастлив.
Но она не приедет. Никогда не приедет. Зачем ей пустое место имени Эдуарда Петровича Ларцева?
* * *
Кто Они?
* * *
Качаюсь в густом тумане. Всплывают какие-то многоугольные фрагменты воспоминаний. Всплывают и, распадаясь вновь, растворяются в тумане. Вроде бы недавно это было. Или давно? И вообще, было ли? Вполз в мою жизнь фантастический сюжет, вполз и все изгадил.
Или не изгадил, а так и следовало. Откуда следовало? Очевидно, из меня самого, как из противоречивой системы аксиом.
И ошарашивающий кладбищенский эпизод тоже из меня следовал, как говорится, на роду был написан. До сих пор дрожь пробирает. Решился, подлец, третий раз после похорон к Машеньке заглянуть. Поклялся всеми страшными клятвами - прикину, что да как с памятником устроить.
Приехал, дохожу до места, а там - готовый памятник. Не то, чтоб особо роскошный, но вполне приличный. Небольшая гранитная плита, золотистый Машенькин контур, фамилия, даты... И почти свежие цветы!
Я заметался, чуть в обморок не грохнулся, а потом сбежал, позорно и без оглядки.
Три дня лихорадка колотила. Кто же посмел мою мерзкую личность жирной гранитной чертой подчеркивать? И окатила меня струя настоящей злости. На себя самого и, конечно, на Них. Ибо это Они и только Они могли выдумать. Купили меня на свои полтинники, так ведь не просто купили, но еще и оплевали. С ног до головы.
Переиграть с Ними прошлое... Встретиться и немедленно переиграть.
И я ступил на тропу следствия - кто, кто, кто?
Разведка - бред, летающие тарелки - тем более. Уж не обрушилось ли на меня какое-нибудь колдовство! Колдовство - скачок причинности, появление совершенно неожиданных связей. Древнейшая трижды выверенная магия манипулируя словами, вещами, конвертами, преобразовывать человека, вызывать интеллектуальную мутацию, ссылаясь на человеку же присущие темные внутренние силы. Но как может проникнуть все это в нашу правильную, логически выверенную жизнь?
Конечно, аз грешен семь - мечтал, чтоб немного денег привалило, хоть с неба, хоть из-под земли. Даже и не мечтал, а так, между делом, фантазиями прищелкивал, снабжал себя потихоньку дефицитными положительными эмоциями. Но ведь я ни на момент не усомнился, что чудес не бывает. Не бывает?
А здесь разве не чудо?
Никаких иных объяснений я не нашел. Искал, бился, пару ночей совсем не спал, но - ничего утешительного. Энергии, брошенной на детективные размышления, хватило бы на десяток сколь угодно сложных уравнений. Однако никаких особых открытий не последовало.
Просто сбылась мечта, решил я, та, которая на момент возобладала во мне и надо мной, стала главной, определяющей, что ли. Обратила все остальное, по сути несравненно более важное, в серый фон. Мечта сбылась, и остался один серый фон. Вот и все.
Более того, я пришел к выводу, что стоит только захотеть... Стоит только по-настоящему захотеть, и из нас обязательно выпрыгнет ожидаемое, непременно выпрыгнет, напитавшись силой нашего воображения, или проявится по-другому, но непременно рано или поздно проявится. Надо как-нибудь поподробней обдумать теорию - идея-то неплохая.
Вдруг и вправду любое желание можно материализовать? Пусть не любое, а хотя бы отдельные скромные как следует утвержденные желания. Допустим, у меня не слишком удачный эксперимент. Но я ведь и мечтал вслепую, ненаучно, никаких ограничений не соблюдал.
