Коллектив авторов - Полдень, XXI век (ноябрь 2011)
– Это последнее кладбище, – отрапортовал один из солдат человеку в черном.
– А мои старики не здесь, – повернувшись к женщине, сказал Президент. В этот момент он не был похож на официальное лицо. Он, видно, не мог смотреть, как работают его люди. У дамы вытянулось лицо. – Урны с их прахом на Земле. Еще до вашего отделения…
Как потом доложили Президенту, на истлевшем теле была зеленая военная форма времен войны с Черными душами. Из военной парусины, что не гниет в кротезианской почве. На груди слева – орденские планки. Ни форму, ни планки не тронуло разложение.
Мальчик отполз подальше, а затем бросился бежать что есть духу домой, к отцу и мачехе, рассказать, что, кажется, началась война. Он слышал выстрелы за спиной. Испуганный и повзрослевший от страха, он вспомнил, что почти три сезона назад отправлял главе захватчиков письмо. Надеялся, чувствовал, что делает правильно. Любой старик заслуживает уважения и чтоб его помнили свои. А тут такое…От обиды на глаза наворачивались слезы.
Он не видел, как тело старика-землянина положили в черный ящик. Как накрыли флагом и отдали воинский салют последнему партизану. Как шестеро из солдат подняли гроб на плечи и торжественно отнесли к чреву собранных уже ворот. Как медленно распахнулись черные створки, принимая накрытый флагом груз. Как исчез он между двумя никуда не ведущими створками. И как пустые ворота всё принимали и принимали тела чужаков. Как один из «черных костюмов» что-то тихо и настойчиво говорил главному о количестве захоронений, затраченной на транспортировку ноль-энергии, возможных проблемах с Неприсоединившимися мирами, об их недовольстве ценами и очередью на поставки технологий, сумме выплат переселенцам, если такие найдутся.
– Владислав Андреевич, господин Президент, теперь мы сможем рассчитывать на льготы? – с певучим акцентом по-русски спросила госпожа Глава. – Такая масштабная эвакуация ведь беспрецедентна. И очень двусмысленна. Таирский совет наверняка…
– Очень плохо слышно, – прокричал ей в лицо Президент под шум готовящихся взлететь машин…
Три машины уже улетели к Старому городу, когда мальчик добрался до сонного хутора, где, разморенные жарой, на крыльце огромного старого дома сидели мачеха и ее любимая беспородная трехцветная шурша.
Отец, прячась от зноя, смотрел новости в непомерно большой гостиной. «Земляне-чужаки окончательно покидают нашу многострадальную планету. И живые, и мертвые! Наконец-то мы стали совершенно свободны!» – ликовал комментатор. А на экране человек, которого мальчик только что видел на старом кладбище, говорил, что величие страны и нации, народа и расы, сколько бы членов она не насчитывала, проявляется в том, чтобы иметь не только чувство ответственности за сделанное, не только уважение к другим, но и чувство собственного достоинства. «Мы всегда будем стоять на стороне наших людей, где бы они ни находились», – говорил Президент звездной конфедерации. Тот мужчина из вертолета.
– Это война? – спросил мальчик у отца.
– Нет, успокойся, – не оборачиваясь, ответил отец. – Мой отец называл землянинов тупыми дряхлыми дылдами и мечтал, чтоб они убрались с нашей территории. Не помню почему. Они и вправду дылды. Но не дряхлые…
Затем комментатор перешел к экономическим новостям: «Несмотря на все усилия нашего правительства, Звездная конфедерация не идет на уступки в переговорах о возможном снижении тарифов на новые технологии производства энергии», – сокрушался телеведущий. Он искренне не понимал взаимосвязи двух зачитанных им сообщений. «Таирский совет выражает сочувствие правительству Кротезии, столкнувшемуся с затяжным энергоэкономическим кризисом на планете, и уверен, что трудности не сломят кротезианцев». Дальше шел репортаж с всепланетного карнавала на Таирсе. Разноцветные улицы ее столицы сияли мириадами огней.
– Карракс! – возмутился отец. – Нам придется еще больше экономить тепло и энергию. Так скоро и сосны на дрова вырубать начнем. – Отец слез с великанского плетеного кресла, доставшегося ему по наследству вместе с домом. Скрипучим землянинским домом, где по ночам гуляли сквозняки. Дальше шли новости-сплетни. Отца они не интересовали.
– Мальчик, – подозвал он сына слишком спокойно. Тот втянул голову в плечи, чтоб казаться еще меньше – знал, что такой тон не предвещал хорошего продолжения беседы. – Подойди и объясни мне, зачем тебе понадобилась моя почтовая коллекция…
Ина Голдин
Верные навек
Рассказ
Fial atao – фиолетовыми рунами на закопченных стенах. «Верные навек» по-эльфийски.
Цесарь рассматривал надпись, прикрывая нос платком. В воздухе темно и отвратно пахло горелым.
– Поедемте, ваше величество, – сказал Морел.
Будь это эйре, белогорцы или какой другой народец, все давно решилось бы простым погромом. Это давно поняли и гномы, ушедшие глубоко в подгорье, и корриганы, уплывшие в Нелюдские земли. Несколько эльфийских кораблей отправились туда же; но многие остроухие остались, хоть неясно было, на что они надеются. В резервации копился страх – иррациональный, необъяснимый, ведь выжившие эльфы давно никого не трогали. Они просто были непонятны. Были – не-люди.
Цесарь не был в эльфийском квартале, но слышал о нем достаточно. Резервация уже не была городом – не была ничем, что можно определить по-человечески. Если глазу удавалось зацепиться за утешительную геометрическую форму в завернутых каллиграфическими рунами постройках, форма эта оказывалась обманом зрения. Ориентироваться там можно было по запомнившимся узорам на стенах, по знакомому плетению в ветках деревьев.
Сколько лет люди не входили туда, но и остроухие почти не выходили.
Теперь вот – вышли.
Как объяснил Морел – эльфам просто надоело ждать.
– Сейчас они нападают на мирных людей. А дальше? Следующими будут казармы, ваше величество. А может, не дай бог, – и дворец. Поедемте, здесь небезопасно.
– Это мой город, Морел, какой опасности я должен ожидать?
Но Лотарь и сам уж собрался уезжать: он замерз.
Народ на улицах узнавал своего цесаря, хоть выехали они с Морелом почти инкогнито. Люди останавливались, кланялись, стаскивали шапки, несмотря на холод. Таращились с открытым, наивным восхищением. Даже студиозусы в подпитии, от которых ждешь неприличного куплета, теперь кричали «Виват». Лотарь Слобода, пятый своего имени, был молод, против других красив, и народ его любил. Лотарь считал, что заслужил.
Впрочем, много ли народу надо.
Цесареград – холодный сумрачный город, с вечно мокрыми булыжниками на дорогах. Эльфийские здания хрупкие и изысканные, как свадебная посуда. То, что было когда-то дворцами Дивного народа, будто выдул из стекла искусный мастер; строения наполнены размытой фиолетовой краской таких оттенков, что человеческому глазу не различить. Тянутся к небу тонкие стеклянные вершины, кажется, щелкни пальцем – перешибешь, а ведь сколько все это здесь простояло… Фиолетовый цвет, окрасивший весь город, под обычными сиреневыми тучами местного дождя кажется слишком прекрасным для смертного. И наводит тоску.
