Валерия Аальская - Головастик
Потом мы одели его снова, в тот самый белый костюм, обработанный и заново отглаженный; перегрузили тело на носилки, и двое работяг вынесли его в холодный подвальный зал. В осиротевшей комнате все так же нелепо пахло луговыми цветами.
В три тридцать на шпиле замка вывесили черный похоронный флаг, а мы с Данианом на кухне начали подготовку поминального меню и расширяли обычное; киберы спешно приводили в порядок гостевые покои. Техник навесил над виллой тяжелые дождевые тучи — то ли в знак траура, то ли снова требуя прибавку к жалованью. Садовник настраивал роботов на тщательное подметание всех тропинок и лично подрезал живую изгородь перед лестницей.
Пока Аластор боролся с вновь накатившей на него дурнотой, мы с Винкл, как это принято, сочиняли сообщение для прессы, используя стандартный шаблон и надеясь, что дальнейшие связанные с этим проблемы разрешит наш агент на Луне. Сара, так и не сменившая свое красно-желтое платье на что-нибудь более подобающее, рыдала в холле, неумело и без энтузиазма утешаемая Марианн и Фернаном. Роксана дрейфовала между столовой и моими комнатами, пытаясь сделать что-нибудь полезное — впрочем, без особого толка (в ней вообще немного толку, за исключением тех дел, что касаются моего отца). Ирина, с немалой помощью Саниты, гувернантки малышей, увела детей в парк на прогулку, подальше от траурных настроений, овладевших виллой. Даниан устраивал форменный разнос садовнику: розы перед крыльцом были недостаточно хорошо прополоты.
В четыре пришли ответы от отца и Билла, почти одновременно; первый обещал, что вылетит с Марком около полуночи, когда закончит с бумагами; Билл уведомил, что вылетает немедленно. Примерно тогда же приземлился лайн дяди, уже выдувшего к тому моменту "за упокой" две бутылки рома, отчего его потянуло на песнопения; к счастью, он не сам управлял машиной. Церемониймейстер спокойно долил ему еще полбутылки из личных запасов, после чего без лишних обсуждений отправил его спать.
В шесть, когда мы с Аластором и Данианом проинспектировали всю виллу и сочли ее вполне готовой к приему гостей, приехала Диана, старшая из всех моих сестер, бездетная тридцатилетняя тетка, вдова богатого супруга. Она немедленно присоединилась к череде ахов и вздохов, порождаемых Сарой. Мне с трудом удалось уговорить их подняться наверх — под предлогом того, что в холле дует, и дамы могут застудить поясницу.
Через десять минут пришло письмо от Билла: его вызвал к себе отец для обсуждения важного и срочного делового вопроса; они приедут вместе, поздно ночью.
В семь, как раз к ужину, приехала молчаливая Анита с мужем и двумя детьми, назвавшими меня "дедом Алом" (я честно старался не смеяться). Примерно в то же время позвонил Каролл и, поминутно извиняясь, признал, что, к сожалению, прилетит лишь завтра днем, потому что до десяти утра он будет единственным дежурным администратором крупного сайта.
До двух часов ночи я мотался по вилле, решая жизненно неважные проблемы, встречая гостей и отвечая на многочисленные звонки осточертевшим "без комментариев". В два двенадцать в холл влетели отец, Марк и Билл, причем они втроем диктовали несчастному Даниану, что ему сейчас нужно сделать: повесить траурный флаг; обсудить поминальное меню; позвонить агенту; составить сообщение для прессы и др. — то есть множество мелких, но важных дел, которые уже давно были сделаны, в чем я и поспешил их заверить.
— А мы-то и не заметили, как мальчик вырос, — недовольно буркнул отец и двинулся на инспекцию.
Это был редкий день за череды таких же, когда я испытывал гордость оттого, что принадлежу роду Фииншир.
Ночью мне снились похороны; я никогда не бывал на них, но то, что я увидел во сне, мне не понравилось — я проснулся в холодном поту, ведь хоронили почему-то меня.
Прогремел главный колокол центральной башни; я не мог припомнить больше ни одного случая, когда отец позволял использовать фамильную реликвию по назначению. Гул вышел жалостливым и протяжным, как молитвы плакальщиц, идущих за гробом; не встают от такого только мертвые, к коим я, к счастью, пока еще не отношусь. Я привычным, заученным жестом потянулся за висящей у кровати рубашки и чуть не рухнул на пол, запоздало вспомнив, что уснул вчера, то есть сегодня, лишь в четыре часа, на кухонном диванчике.
Рубашка и брюки на мне были мятые и непрезентабельные; пришлось подниматься к себе по ненавистным фииншировским лестницам и переодеваться в такое же удручающе черное.
Когда я спустился вниз, в холле уже царило непривычное мрачное оживление: я с немалым ужасом вглядывался в черные платья, черные шляпки, черные кружева, черные перчатки, черные туфли; все вокруг было удивительно черным и модным, будто все модели перед тем, как выйти на подиум в творениях современных дизайнеров нырнули в тушь. Больше всего все это напоминало пошлую маскарадную вариацию на тему похорон. Я не заметил в толпе ни единого старательно скорбящего лица; у всех этих странных людей, невесть зачем собравшихся здесь, находились другие интересы и эмоции.
Я с трудом протолкался к парадной столовой; у дверей меня уже ждал отец.
— Аластор, где младшая леди?..
Я постарался придать своему лицу независимое и незаинтересованное выражение.
— В своих комнатах, должно быть.
— Зайди к ней и передай, что я не допускаю ее до церемонии. Конечно, прошло шесть лет, но все же…
— Она не согласится, — быстро сказал я.
— Меня не интересует ее согласие. Ее могут узнать в толпе, а это может дурно сказаться на репутации нашей компании.
— Если ей запретить, она выйдет сама. Может, я лучше передам ей, чтобы она надела вуаль?.. Я буду представлять ее как убитую горем младшую сестру моего лучшего друга, которой старший лорд Дома Фииншир преподавал искусство игры в шахматы, ах, они были необыкновенно близки, ох, как велико ее горе, не трогайте сейчас леди, дайте ей выплакаться…
Отец ответил мне долгим и тяжелым взглядом, выражающим все его сожаление по поводу того, что на похороны бывшего Главы Дома принято приглашать как всех родственников, так и всех мало-мальски значащих лиц и представителей практически всех родов.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Пусть будет так.
Я кивнул и широким шагом двинулся наверх с таким лицом, чтобы никому и в голову не пришло остановить меня, чтобы поздороваться, поговорить о всякой политической ерунде или спросить, как пройти до туалета.
В комнате Винкл в угольно-черном, полностью закрытом платье прятала волосы под шляпку с темной вуалью.
— Как тебе?..
Я промычал нечто удовлетворительное.
— Просто я решила, что отец не пустит меня на церемонию, но, сам понимаешь, сидеть весь день в комнатах я не собираюсь.
