Юрий Греков - Случай с монтером Жуковым
Отчаяние, охватившее Ивана в первые дни, мало-помалу отступало, возвращаясь приступами, промежутки между которыми становились все больше: практический оклад ума взял свое, помогая ему все прочнее сохранять относительное душевное равновесие. Отдавая себе трезво отчет, что шансов у него скорее всего нет никаких, Иван тем не менее отнесся к своему положению, как знаменитая лягушка, угодившая в крынку с молоком. Но, поскольку он был не лягушка, а человек, он не просто трепыхался, пытаясь сбить молоко в масло, чтоб обрести опору. Он с упорством, приводившим порой Гая Петровича в тихое отчаяние, выспрашивал у него детальное объяснение любому поражавшему его факту, Правда иные ответы его добровольного покровителя приводили Жука только в еще большее смятение. Так, на вопрос Ивана, почему здесь каждый день тридцатое февраля, Гаи Петрович, подавив легкое раздражение, ответил вопросом:
- Вы живете на Александровской улице, не правда ли? Так есть ли какой-нибудь смысл в том, чтоб назавтра переименовать ее в Госпитальную, окажем, а послезавтра-в Каракуртскую? Что, кроме путаницы, это даст?
Иван опешил, но все же нашелся, возразив:
- Но ведь все-таки существуют другие числа?
-Да, - ответил Сверливый. - Ну и что? Ведь помимо вашей Александровской существуют еще десятки улиц, и каждая имеет свое название.
- Хорошо, - не сдавался Иван, - но растолкуйте мне, как это может быть, чтобы после 12 февраля шло 3 января? Или вот еще: сегодня ведь 30 февраля 1961 года? Да? Так как же вчера может быть 24 августа 1572 года? Вот в "Зорьке" черным по белому написано: "Вчера, 21 октября 1805 года, близ мыса Трафальгар началось сражение между эскадрой адмирала Нельсона и франко-испанским флотом. Сражение продолжается уже неделю". Какое же это вчера, если почти полтораста лет назад? И как сражение может продолжаться неделю, если началось только вчера?
Такое упорное непонимание раздражало Гая Петровича, но он со свойственным ему педагогическим терпением и тактом втолковывал Ивану:
-Скажите, ваш дом второй от угла? Да? Он - на Александровской: А соседний - угловой - выходит одновременно на Александровскую и Почтовую. Если вы пойдете прочь от перекрестка - Почтовая останется позади. Если же к перекрестку - она будет впереди. А что такое позади и впереди, как не вчера и завтра? Дальше. Ваш - номер 17 по Александровской. А угловой - номер 108 по Почтовой. Почему вы не спрашиваете, как это может быть, чтобы цифры 17 и 108 стояли рядом? Думается мне, - заключал с некоторой язвительностью Гай Петрович, --- что по логике в гимнасиуме у вас редко бывала тройка...
Будь беседы со Сверливым только такого рода, Иван скорее всего наконец бы спятил. Но, к счастью, его напряженный ум отмечал и выхватывал из долгих разговоров с учителем халдейской истории мельчайшие крупицы - не сведений даже, а обломков сведений, из которых он, как из мозаичных плиток, пытался сложить относительно цельную картину. И с каждым новым 30 февраля, с каждым новым разговором эта картина приобретала все более зримую форму. В ней не хватало многих кусков, и заполнить эти пробелы не было никакой надежды. Но даже такая неполная картина-была уже что-то. А "что-то" всегда больше, чем ничего.
Это "что-то" было: Жуков совершенно твердо уяснил себе, что место, куда он попал, только внешне очень похоже на то, куда он хотел попасть. Сходство точно такое, как сходство двойников, живущих в разных концах земли. Одинаковые лица, походка, манера поправлять волосы, привычка сплевывать сквозь зубы и сотни других совершенно похожих мелочей. Это то, что бросается в глаза при первом взгляде. А вот при обстоятельном знакомстве становятся ясно, что люди эти абсолютно разные, и различий куда больше, чем внешнего сходства. А вдобавок, приняв на веру пояснение Сверливого насчет соседства времен, Иван сообразил, что удивляться появлению на улице средневекового рыцаря в компании с бухгалтером Павлом Захаровичем глупо. Сообщения в "Зорьке" он читал уже почти бесстрастно, к странному титулу и головному убору сержанта Хрисова, к разномастным деньгам и прочим поражавшим его в первое время вещам он как-то сразу, в несколько последних дней, привык. А дней-то вообще прошло уже много на стенке у кровати чернело двадцать семь черточек.
И еще одно успел узнать Иван: в городе есть несколько точек, где с временем происходят еще более необычные, на его, конечно, взгляд, штуки. Постоянно и последовательно меняющиеся таблички "закрыто..." на дверях столовки объяснялись тем, что в этой точке время было замкнуто на себя и движение его по кругу и отмечал круговорот табличек.
"Бухвет" же, где ему посчастливилось познакомиться со Сверливым, был фокусом, узлом, в котором перекрещивались, прочно перевязывались пути, пронизывавшие в разных направлениях кубическую толщу времени.
Эти два факта оказались для Ивана совершенно бесполезными. От попыток пообедать в столовой он отказался давно. Мысль же воспользоваться на худой конец "Бухветом", чтобы выбраться из этого времени, была Иваном без долгих размышлений отброшена, поскольку ему совершенно ни к чему было менять шило на мыло: ему не нужно было ко двору Владимира Мономаха или на бои гладиаторов в Капуе, ему нужно было домой, и только домой. Здесь картина была ясная, как в популярной песенке: "Париж открыт, но мне туда не надо..."
Третья же "точка", как выяснилось впоследствии, и стала той искомой опорой, с помощью которой Иван Жуков мог попытаться вывернуться из этого мира.
Справедливости ради надо сказать, что Иван понял это не сразу.
Однажды под вечер, прогуливаясь, он забрел в заброшенный уголок Соборного парка. И здесь, на небольшой полянке среди густоразросшихся кустов сирени, Иван увидел столпившихся в кружок людей. Филателисты, наверное, подумал Жук, или болельщики футбольные...
Но это были не футболисты и не филателисты.
Правда, узнал Иван об этом несколько позже, потому что, увидев в пустынном обычно углу парка неизвестно зачем собравшихся людей, он предпочел обойти их, благо тропинка как раз сворачивала за кусты. В толпе он углядел несколько полузнакомых лиц, но это его не остановило. Марок он не собирал, болельщиком не был, а впросак попасть можно было запросто. Случись это раньше, Иван, подавленный обилием первых впечатлений, скорее всего и не вспомнил бы на следующий день о виденном в парке, тем более что ничего необычного он не заметил. Но теперь, когда он привык почти автоматически примечать все вокруг, с тем чтобы при первом же случае расспросить Гая Петровича, в какой-то клеточке памяти отпечатался и этот совершенно непримечательный на первый взгляд эпизод.
В тот же вечер Иван, сидя со Сверливым а "Бухаете", между двумя кружками браги вскользь помянул о Соборном парке - дескать, и у вас водятся филателисты, хотя писем вроде писать некуда.
