Юрий Греков - Случай с монтером Жуковым
Нo он, бессмысленно надеясь, продолжал метаться по улицам, пугая прохожих расспросами, и кто знает, сколько бы это продолжалось, если бы не показался вдалеке медленно шествующий посреди постовой участковый Хрисов в низко надвинутом золотом венке. Жуков замер, как вкопанный, потом метнулся в кстати подвернувшийся проулок и через несколько шагов очутился перед широкой набухшей дверью с корявой вывеской: "Бухвет". И, толкнув дверь, он шагнул через высокий порог.
Подлетевший официант в долгополой малиновой рубашке, не спрашивая, провел его к свободному столу, отскочил, и через секунду, залитый в длинный черный фрак, поставил. перед Иваном большую деревянную кружку. Он появлялся еще не раз, как будто угадывая, что кружка у Ивана пустеет. И каждый раз появлялся одетый самым неожиданным образом, а один раз даже с бородой до пояса. Но Ивана удивить уже было трудно...
Из кухонной двери, распахнутой прямо в зал, сильно чадило. Над тесно сдвинутыми столами и лавками низко нависал густой табачный дым. То и дело чавкала забухшая входная дверь, и вместе с вошедшим врывались с холода клубы пара, мешались с дымом и чадом. Воздух слоился и дрожал, странно искажая лица и фигуры сидевших за кружками людей. Обрывки разговоров, которыми гудел зал, .вдруг явственно доносились до Ивана от самых дальних столиков, терявшихся в дымном полутумане. Он то вслушивался, то уходил в себя - механически, бездумно.
За соседним столиком сидели двое - оба удивительно на кого-то похожие. Иван чуточку, как-то нехотя, напряг память: ну да, один - вылитый Кот в сапогах; второй, - длинноносый, задиристый,-был удивительно похож на пожилого Буратино.
Кот в сапогах спросил:
- Слушай, а как ты относишься к экзистенциализму?
- Никак, - отвечал Буратино.
-Мне трудно поверить! - удивился Кот. -Разве можно "никак" относиться к экзистенциализму?!
-А мне начхать, - ответил Буратино, погружая в кружку длинный нос.
-Ты рисуешься!-возмутился Кот.
-Никак нет,-сказал, в кружку Буратино,- не художник...
Тут появился официант и поставил перед Иваном новую кружку, на секунду заслонив собой Кота с Буратино. А когда он снова отскочил, за Соседним столиком сидели два старика в черных высоких клобуках. "Монахи, что ли?" вяло подумал Иван. От столика донеслось:
- Милость без правды - малодушество есть. правда без милости-мучительство... Второй голос резко ответил:
- Чтый да разумеет!
Прислушиваться Иван не стал, и голоса как-то отдалились, словно говорившие отодвинулись далеко-далеко.
Хлопнула дверь, воздух сотрясся, и в противоположном конце зала открылись два сдвинутых стола. За ними, откинувшись на спинки стульев, сидели в расшнурованных синих куртках молодые усатые парни. Один вдруг поднялся и, высоко вздев кружку, завел:
- Нам каждый г-о-о-ость дарован богом... Собутыльники замолчали, подняв свои кружки.
- Какой бы ни-и-и был о-о-он земли... - тянул стоявший.
На лицах сидевших было написано ожидание и, когда их товарищ пропел:
- В парче иль ру-у-убище убогом... Bce гаркнули в один голос:
- Аллаверды!
Воздух заколебался снова, и клубы пара и дыма затянули пирующих в дальнем углу. И тут Иван услышал прямо у себя над ухом:
- Ярыжка, а ярыжка!
Нисколько не относя это обращение к себе, Иван оглянулся, привлеченный непонятным словом. К нему близко наклонился хитроглазый мужичонка с кривой, влево, бороденкой. Зашептал:
- Пиши. Быстро надо. Две денги дам.
- Что писать? - удивился Иван.
Мужичонка сдвинул кружки в сторону, присел на невесть откуда взявшийся стул и вполголоса спросил:
- Бланок-то есть?
- Какой "бланок"?
-Эх ты, ярыга-ярыга, голь кабацкая,-буркнул мужичонка недовольно, полез за пазуху, достал смятую бумажку и, расправив на столе, пододвинул Ивану:
- Пиши давай.
Иван мутно уставился на бланк с грифом "Срочная телеграмма".
- Пиши давай, пиши, - недовольно заторопил его кривобородый.
Иван достал авторучку. Чего, спрашивается, не написать, если просит человек, может, неграмотный,-подумалось равнодушно.
Мужичонка, поминутно сторожко оглядываясь, наклонился близко-близко и чесночно зашептал Ивану в самое ухо:
- Так, значит. Пиши: царю-государю бьет челом и извещает сирота твой государев Мишка Иванов, сын Чулков, на Александра Федорова, сына Нащокина, а прозвище на Собаку, что хочет тот Александр крестное целование порушить... мужичонка задохнулся, перевел дыхание, оглянулся и снова зашептал:-а тебе, праведному государю, изменить, хочет отъехать со всем своим родом в иную землю, а называет себя царским родом, и хочет быть тебе, государю-царю супротивен... Написал?
- Написал, - кивнул Иван.
- Ты пояснее, пояснее-то пиши. Ну, значит, дале так: Как Федор Иванов, сын Нащокин, у царя Василья Ивановича Шуйского царский посох взял из рук, так теперь Александр Нащокин хвалится тем же своим воровским умышлением на тебя, праведного царя, и Московским государством, твоею царскою державою смутить. Точка. Давай сюда.
Мужичонка схватил бланк, бросил на стол две кривые монетки и растворился в клубах дыма. - Вы позволите? - у столика стоял опрятно одетый полупожилой человек с французским выражением лица. Иван вспомнил-видел его мельком в первый день, когда, идя к себе на квартиру, наткнулся на участкового.
- Пожалуйста, - кивнул он на свободный стул.
- Да, сегодня прорыв большой, - непонятно сказал тот, садясь и медленно оглядывая зал. - Нy, что ж, не скрою, ожидал вас здесь увидеть. С тем и пришел. Позвольте представиться - Гай Петрович Сверливый, преподаватель халдейской истории в местном гимнасиуме.
- Иван Петрович Жуков, электромонтер,- казал Иван, пожимая протянутую через стол руку.
- Так-так, Иван Петрович, - проговорил Сверливый, пододвигая к себе принесенную долгополым официантом кружку. - Как вам наша брага нравится?-он сделал ударение на слове "наша". И - не ожидая ответа:
- Всю жизнь прожил в городе. Всех наших горожан знаю, если не поименно, то в лицо. Вас не знаю. Хотя вы и очень похожи на одного молодого человека. Но-только похожи. Значит, вы из этих, - он легким кивком показал на сидевших вокруг. - Не ошибаюсь?
Издалека донеслось:
- Аллаверды!
Иван вздрогнул и, почувствовав на себе внимательно-доброжелательный взгляд своего неожиданного собеседника, вдруг решился... Когда он закончил, его поразило то, что учитель нисколько не удивился его рассказу. Еще недавно внимательный, взгляд Гая Петровича стал каким-то рассеянным, блуждающим бесцельно. Но Жуков едва успел пожалеть о собственной откровенности, как учитель совсем другим, робким и одновременно полным скрытой надежды голосом спросил:
- Скажите, не осталось у вас случайно каких-нибудь монет из того, из вашего времени?
