Хюберт Лампо - Дорога воспоминаний. Сборник научно-фантастических произведений
Он снова ввёл программу, которую знал на память. Цветные лампочки замелькали снова. Машина пожужжала с полминуты и умолкла. Из устройства вывода снова выпала красная карточка: «Ошибка». Засветилась и тревожная надпись.
Он решил сделать проверочный прогон в третий раз. Прежде чем включить рубильник, окинул взглядом машину. Всё в порядке.
«Ошибка!»
В груди рвануло острой болью. Он ухватился за перила металлической лесенки и присел на верхнюю ступеньку. И тут его осенило. Машина просто не может решить такую задачу…
Он долго сидел, подперев голову руками. Собственно, удивляться нечему. Лучше его никто не знает, что машина решает только уравнения с реальными величинами! Ведь он сам предусмотрел универсальное программирование, построенное на основе простейших формул, выражающих логически функции логических переменных.
А какая логика в требованиях церкви? Возможно ли доказать недоказуемое? Да ещё математическими методами… У абсурдных задач не бывает ответа!
На мгновение он ощутил гнев. Гнев на машину, на себя самого, на весь этот отвратительный мир, в котором нет свободы творческому гению.
— А, ты бастуешь? Хочешь моей гибели?
Голос его странно звучал в затихшем зале. Но в нём не было ни горечи, ни страха. Сознание, что случилось нечто непоправимое, сменялось ликующим ощущением торжества истины.
— Не умеешь лгать! Не умеешь…
Пальцы его прикоснулись к холодной поверхности металла. Это прикосновение словно успокоило смятенную душу. Он покачал головой:
— Что ты понимаешь в жизни, машина? Ты не знаешь ни силы денег, ни страха перед завтрашним днём. Для тебя существует лишь один закон — закон математической логики. Ты честна. Не умеешь лгать. А мы, твои создатели, кривляемся, словно шуты, пресмыкаясь и надеясь…
Рука его гладила машину, которая весь этот год была его единственным другом и советчиком.
— Скажи, что мне делать? Известно ли тебе, что если я исчезну, то на моё место придут другие? Они сделают тебя лгуньей, как и они сами… Будешь ли ты служить им, скажи?
Машина молчала, кротко глядя своим рубиновым глазом. Быть может, в её электронном мозгу пробуждалось сострадание… Быть может, она силилась попять боль своего создателя…
ВЕЛИКОБРИТАНИЯ
ДЖОН БРАННЕР
БУДУЩЕГО У ЭТОГО РЕМЕСЛА НЕТ
— Ни-че-го!
Всe ещё полный оптимизма, Альфьери ждал, но увы, его надежды не оправдывались. Тогда он взял одну из двух своих волшебных палочек (не самую лучшую, а другую, из чёрного дерева со слоновой костью) и стал лупить ею ученика. Да, конечно, в том, что ничего не получалось, молодой Монастикус не виноват, не ведь надо же на ком-нибудь сорвать злость!
Опуская палку на спину юнца, он всё же поглядывал на пентаграмму — вдруг, хоть и с опозданием, но получится — однако пространство между пятью чадящими лампами по-прежнему оставалось пустым. Наконец он сжалился над учеником и позволил ему вырваться.
— Пусть я стану подмастерьем, если в кровь летучих мышей не попало что-то! — пробормотал Альфьери.
Тут он заметил, что Монастикус хнычет как-то не очень искренне, и витавшее над Альфьери облако дурного настроения в мгновение ока превратилось в тёмную грозовую тучу. Едва ли, готовя смесь, мальчишка посмел хоть в чём-нибудь отступить от рецепта — тогда, по совести говоря, было бы не так обидно, но только этот болван и на такое не способен. Прямо беда: его, Альфьери, считают самым умелым магом в этих краях, а он не может даже вызвать хоть какого-нибудь пусть самого захудалого чёрта! Если так будет продолжаться, придётся ему держать ответ перед Монастикусом-старшим. Тогда в лучшем случае, если очень повезёт, он сумеет смыться из города, а в худшем…
От одной мысли о том, что может тогда случиться, у Альфьери похолодела кровь. Надо спровадить мальчишку, и никто не будет знать, что он, Альфьери, пока ещё только ставит опыты, пробует… Да, это выход!
И будет второе преимущество: он тогда может часть вины свалить на старого Гаргрийна. Великолепно изображая внезапно охватившую его ярость, чтобы нагнать страха на юного Монастикуса, ибо тот не только начал обнаруживать неподобающее ученику неверие, но и, как можно было догадаться, доносил обо всех его неудачах отцу, Альфьери бурей пронёсся через комнату, схватил с подставки гусиное перо и обмакнул его в кровь совы. Теперь уже все поймут, что ему не до шуток! Лишь бы никто не сообразил, что во всём виноват он сам и что, главное, сам он это прекрасно понимает.
«Мастеру Гаргрийну, именующему себя поставщиком. ..волшебных снадобий»,
— начал Альфьери.
«…что и понуждает меня тебе писать, ибо только потому люди принимают тебя за поставщика оных, что ты сам таковым назвался. Да будет же ведомо тебе, что никогда ещё мне, приобщившемуся к мудрости в университете Алькалы, не доводилось покупать столь плохой товар.
Поскольку имел ты безрассудство сказать, что, если не буду я доволен твоими снадобьями, ты мне стоимость оных возместишь, верни мне деньги, кои дал я тебе за флакон крови летучих мышей. Если же отступишься от своего обещания, я тебя превращу в рогатую жабу с бородавками.
Альфьери».— Монастикус! — громко позвал он, свернув пергамент и запечатывая его чёрным воском. — Отправляйся немедля к мастеру Гаргрийну и отдай ему моё письмо, однако привета от меня передавать не нужно. Жди, пока он сам не вернёт тебе деньги. Затем быстрее возвращайся назад, дабы я не отдубасил тебя снова. Поспешай же!
Монастикус схватил письмо и бросился выполнять приказ. Едва дверь за ним захлопнулась, Альфьери рухнул в ближайшее кресло и облегчённо вздохнул. Нет, но каким же дураком надо быть, чтобы влипнуть в такую историю! Теперь придётся валить всё на старого Гаргрийна, хотя он, Альфьери, этого совсем не хочет: ведь Гаргрийн, честно говоря, вовсе не плохой человек — настолько, насколько можно быть неплохим, когда зарабатываешь себе на хлеб тем, что среди ночи собираешь сладкий укроп, или ставишь при лунном свете ловушки на летучих мышей, или прокрадываешься в церковь, чтобы добыть щепотку пыли с покойника.
В памяти у него всплыл день, когда он впервые приехал в этот городок. Тогда он был всего лишь здоровым и жизнерадостным коровьим лекарем. Кстати, вот она, его старая кожаная сумка с целебными травами, — висит на стене. Он с любовью на неё посмотрел. От этих трав, как он постепенно, пробуя и ошибаясь, выяснил, хоть на самом деле бывает польза. И, однако, именно они в каком-то смысле стали причиной его падения. Бельфегор побери тот день, когда он появился здесь впервые и вылечил от крупа тёлку миссис Уокер! Если бы не эта болтливая старушенция, заниматься колдовством ему бы, может, и не пришлось.
