Глеб Киреев - Бэтмен возвращается
Селина носилась, как фурия, металась из стороны в сторону, разнося миленькую уютную квартирку, расположенную на втором этаже. Похоже, это было именно то, что нужно. Ее лицо раскраснелось, а глаза блестели, как у девчонки, пришедшей в луна-парк.
Последней жертвой сковородки стал телевизор. Артиллерийским залпом взорвался кинескоп, засыпая комнату мелкими, острыми осколками. Фанерный корпус разваливался, вывернув наружу свои электронные внутренности.
Селина на мгновение остановилась, наслаждаясь беспорядком, и вдруг почувствовала, что это все слишком просто и безвкусно. Она бросилась к дверцам кладовки и, перевернув там все вверх дном, вытащила из какого-то ящика большой пузатый баллончик черной краски в аэрозольной упаковке. Нажав на головку форсунки, она принялась расписывать стены кухни и гостиной. Медленно ведя струей по стене, девушка вошла в спальню и приблизилась к платяному шкафу. Начертив на его белоснежных дверцах авангардистскую композицию из ломаных и кривых линий, она распахнула дверцы и остановилась, раздумывая, что бы сделать с его содержимым. По внутренней стороне двери тем временем расползалась клякса.
Раздумье продолжалось недолго.
Струя черной краски прошлась по всему ряду одежды и принялась выписывать вензеля на тонкой розовой футболке, заливая нарисованные на ней смешные мордашки веселых котят. Изрисовав футболку, Селина сдернула ее с плечиков и, разорвав пополам, бросила под ноги. Та же участь постигла одну за другой и остальные вещи, находившиеся в шкафу. Разгром шкафа прекратился только тогда, когда девушка вытащила большую черную дождевую накидку. Она полюбовалась ее глянцевой поверхностью, блестящей в свете ламп и ночников, а потом удовлетворенно произнесла:
— Есть!
Она вприпрыжку подбежала к небольшому столику возле кровати, на котором стоял домик куклы Барби с маленькими комнатками и обстановкой, в мельчайших подробностях передающих стиль и образ жизни хорошей преуспевающей куклы, которую так любит ее нежная маленькая «мама». Не выпуская из рук плащ, Селина обрушила на эту наивную идиллию струю черной краски; она заливала каждую комнатку, каждую вещь в этом игрушечном мире. Но завершить работу не удалось. Баллончик иссяк. Тогда, взбесившись, секретарша пустой аэрозольной упаковкой просто разнесла дом вдребезги. Образовавшиеся развалины она смела на пол и растоптала. Дом умер.
Повернувшись, Селина запустила бесполезным баллоном в светящуюся корявую надпись: «Привет, милая». Буквы разлетелись, хлопая, как праздничные хлопушки.
Внезапно она совершенно успокоилась и, безмятежно улыбаясь, вытащила из-под стола большую пластмассовую коробку. Раскрыла ее, вывалив на стол гору катушек, лоскутков, кружев, иголок, взяла в руки плащ, и, повертев его перед глазами, принялась резать на мелкие кусочки, которые тут же сшивала толстыми белыми нитками.
За окном жалобно мяукали коты, расхаживая взад-вперед по подоконнику и заглядывая в комнату.
Селина ощутила: все, что она сейчас делает, происходит не по ее воле. Руки сами брали ножницы, сами кроили и сшивали материал, отрезали куски проволоки, выгибая из нее причудливые очертания кошачьих ушей. А ей было просто хорошо и спокойно. Она была счастлива.
Сшив узкую перчатку, Селина натянула ее на руку — и тут же поняла, что шьет себе не маскарадный костюм, а вторую кожу. Перчатка была именно тем, чего не хватало руке.
Селина принялась разгребать хлам на столе и вдруг почувствовала укол. Это под пальцы попалась шпулька от швейной машины. Девушка надела ее, подобно обручальному кольцу, на безымянный палец, отогнув лепесток крепления. Никелированное острие блеснуло в свете лампы, как железный коготь.
Кошка облизнулась, сдернула перчатку и продолжила работу.
Через час окно на втором этаже старого дома со звоном вылетело в ночной холод, разгоняя перепуганных котов. Тихий кошачий плач наполнил улицу, он усиливался, рос, и, дойдя до апогея, замер.
В это время одна кошка призналась своей подружке:
— Знаешь, киса… Не знаю как тебе, но мне сейчас гораздо лучше!..
Утро выдалось хмурое и пасмурное. Серое небо, как тяжелое одеяло, придавило город. Настроение природы совпадало с настроением граждан, начинающих потихоньку оправляться от потрясений вчерашнего вечера. На улицах было пустынно и тихо. И только возле большой скульптуры атланта, держащего на плечах модель атома, толпился народ в ожидании выступления мэра. Площадь была совершенно непригодна к проведению на ней каких-либо мероприятий и поэтому здесь, прямо на ступенях городского парка, была установлена небольшая трибуна, а внизу под лестницей расставили стулья для почетных гостей.
Мэр быстро подошел к трибуне и, облокотившись на нее, обвел присутствующих напряженным взглядом. Сидящий слева от него мистер Шрекк слабо кивнул. Мэр начал:
— Дамы и господа! Сегодня я хочу подвергнуть критике тот хаос, который творится сейчас в нашем городе. Это должно прекратиться и будет прекращено. Мы не допустим, чтобы такой большой и процветающий город, как наш, терроризировала шайка каких-то клоунов! По-видимому, они решили, что им все дозволено? Но это — их большая ошибка. У нас хватит средств и выдержки, чтобы положить конец этому вопиющему безобразию. Наш город, господа, распадается на части, вместо того, чтобы быть монолитным, как скала, как глыба, для отражения надвигающейся опасности. И мы — я и мэрия — полны решимости прекратить эти безобразия. То, что произошло вчера, не должно больше повториться никогда!
Слушатели одобрительно зашумели.
— Я знаю, — продолжал мэр, — может, сегодня и не стоит об этом говорить, но тем не менее, сейчас Рождество. Нужно веселиться и хоть на время забыть о неприятностях. Я говорю это не как чиновник, а как муж и отец.
Мэр указал рукой в сторону сидящей справа от него женщины, держащей на руках маленького ребенка, одетого в красный комбинезон Санта-Клауса с оторочкой из белого меха. Все с умилением смотрели на эту настоящую американскую семью и никто не заметил, как сзади, делая сальто и кульбиты, приблизился щуплый человек, одетый в шутовской наряд. Он подбежал к жене мэра и, выхватив ребенка из ее рук, ринулся к трибуне, оттолкнув плечом опешившего мэра.
— Я не буду говорить долго, — улыбаясь и показывая гнилые зубы, проговорил он. — Я буду говорить коротко. Спасибо.
Растолкав бросившуюся было к нему охрану, он перекувырнулся через голову и покатился в толпу. Люди шарахались от него, как от бомбы. Прижимая к груди ребенка, клоун высоко подпрыгнул, еще раз перевернулся в воздухе и нырнул в открытый кем-то канализационный люк.
