Сергей Булыга - Окрайя (Черная сага - 3)
Вдруг Дарки закричал! И указал рукой! И все опять увидели, что где-то очень-очень далеко над горизонтом горит полоска ослепительного света. Но на этот раз никто уже не ликовал - все молчали. Торстайн нахмурился, сказал:
- Чего глазеете? Да нет там ничего! Мерещится! - и, возвратившись к своим саням, он развернул их и велел: - Домой! Хей, хей!
И вот они вернулись. Пьют, веселятся. Счастливы! Один Торстайн был хмур. Да это и понятно - он поднял меч на старшего из Виннов, такое не прощается, теперь он в любой момент может умереть. А мы тогда достанемся...
Кому? Ведь сыновей у него нет и не было, есть только дочь, да и та еще не замужем. Значит, нужно спешить! И вот, вернувшись из похода, Торстайн сперва три дня молчал и думал, а после собрал нас всех и сказал:
- Мне скоро уходить, вы это знаете. И меня мой уход нисколько не печалит - я в этой жизни совершил немало славных дел, я даже сразил хитроумного Старшего Винна - пронзил его насквозь невзирая на то, то под плащом у него была надета двойная кольчуга. Но, правда, в одном - и, может быть, едва ли не в самом главном - моя жизнь сложилась весьма неудачно: я не имею сыновей. Так что как только я уйду, Счастливый Фьорд станет ничьим. Нет, даже больше, чем ничьим, потому что принадлежать незамужней женщине это, скажу я вам...
Но только больше ничего он не сказал; сел, молча смотрел в стол. Мы ничего не понимали! Да, незамужняя - это, конечно, плохо. Но незамужнюю всегда можно выдать замуж. А Сьюгред, хоть я и не терпел ее, скажу: была умная, работящая и, главное, богатая невеста. Так все тогда и стали говорить! Все тогда очень много говорили. Один Торстайн молчал. Молчал. Молчал!..
Потом сказал:
- Да, это так. И я нашел бы ей женихов. Мало того. В эти три последних дня я предлагал Сьюгред на выбор этого и этого и этого... - тут он повернулся к дочери и с гневом продолжал: - А что ты мне на все это ответила? Ну! Повтори при всех!
Сьюгред встала и ответила:
- Мне по нраву только Айгаслав, ярл Земли Опадающих Листьев. Я буду ждать его.
- Ждать! - закричал Торстайн. - Да ты в своем уме?!
- Без всякого сомнения.
- А если он не явится?
- Значит, я недостойна его.
- Так, может, ты тогда выйдешь за другого?
- Нет.
- Почему?
- А потому что не желаю.
- Сьюгред! - Торстайн был бел как снег, его всего трясло. - Одумайся! Не то я вот прямо сейчас, при всех...
- Как посчитаешь.
- Так и посчитаю. Так вот! Все слушайте! Я говорю: если я умру, а ты, дочь моя, к тому времени так и найдешь себе жениха, то с того самого дня моей смерти все мои люди становятся свободными. Вы, моя верная дружина, забираете мой корабль и уходите на нем куда пожелаете. А вы, мои рабы, снимаете ошейники, открываете мои сундуки и делите мое добро - всем поровну. А дальше... Дальше я вам уже не указчик, ибо свободные люди сами определяют свою судьбу. Да будет так! - и с этими словами Торстайн обнажил меч и троекратно прикоснулся к нему губами.
А мы смотрели на него, молчали. Потом Торстайн велел нам расходиться.
И потянулись дни за днями. Точнее, дней-то еще не было, но временами небо на востоке становилось светлей да светлей. Дружина начала готовиться к походу. Я спрашивал у них, куда они на этот раз думают идти.
- В Трантайденвик, - отвечали они. - А там уже к кому-нибудь наймемся.
Да и рабы, я видел, соберутся, спорят. Тоже, небось, решали, как им быть, куда подаваться...
А ведь Торстайн был еще жив! Но, правда, он очень постарел за это время. Стал подозрительным, неразговорчивым. Боялся, что его отравят. Ножей боялся, шорохов.
И Сьюгред была мрачная.
А ярл, конечно, не являлся. Ветер слабел и становился все теплей. Сугробы понемногу оседали и покрывались крепким настом, и наст темнел...
А после вышло солнце. Оно показалось совсем ненадолго, мы только и успели пропеть ему гимн - и оно снова закатилось. А мы пошли к столу и пировали. Торстайн был хмур и ни в какие разговоры не вступал. Испортил пир! Я даже петь не стал, да меня тогда не очень-то и просили. И разошлись мы тогда много раньше обычного. А утром...
Крик на всю усадьбу:
- Торстайн ушел!
И еще как ушел! Во сне - позорнее для йонса не придумаешь. Йонс должен уходить в бою - тогда это почетно. Йонс также может умереть на берегу, в кругу своих соратников, с мечом в руке, все рассказав, воздав дары - это еще терпимо. Но умереть во сне, не приготовившись - это большой позор не только на него, но и на всех его родных, дружинников, женщин и даже рабов. Дарки сказал в сердцах:
- Вот, дождались! Всех запятнал.
А Бьярни засмеялся и сказал:
- Ты б помолчал! Это с тебя все началось, а не с него!
- С меня?!
- А то с кого еще? Не ты ли первым закричал: "Смотрите!" Вот он и посмотрел, повел.
- А ты!..
И - слово за слово - они схватились за мечи. И пролилась бы кровь... Но я сказал:
- Глупцы! Винн подстрекает вас. Вы что, хотите, чтобы вас положили вместе с опозоренным?
И они сразу оробели и притихли, и спрятали мечи. А я опять сказал:
- Прислушайтесь! Винн ходит где-то совсем рядом.
Прислушались. Да, наст похрустывал...
И тут-то все и началось! Когда я говорил про Винна, я думал образумить их, а получилось все наоборот. Теперь я им кричал:
- Постойте! Помогите! Да разве я один здесь теперь управлюсь?
Какое там! Они как будто обезумели. Визг, топот, беготня кругом! Да, их можно, конечно, понять, но в то же время...
Да! Ну, в общем, тогда было так: еще второй фитиль не догорел, а Фьорд был уже пуст. Сперва ушли дружинники, потом ушли рабы. Торстайново добро никто не брал, хоть Сьюгред и открыла все его сундуки. Да что Торстайново они даже свое добро бросали. Брали припасы, теплую одежду и детей - и чуть ли не бегом покидали поселок. Вот так! А тут еще очаг начал дымить. Я сел возле него, взял кочергу, пошевелил уголья. Потом спросил:
- Так лучше?
- Да, - сказала Сьюгред.
Она сидела у Торстайна в изголовье. На ней был новый черный плащ, расшитый скатным жемчугом. Я усмехнулся и сказал:
- Красивый плащ.
- Да уж красивее того, который ты бросил собакам.
- Собаки были очень голодны.
- А я оскорблена. Скажи, зачем ты остался?
- Чтобы проводить его. Ты поможешь мне?
- Да.
Торстайн был рослый и очень тяжелый. Мы оба выбились из сил, пока несли его. Потом я разводил огонь, а Сьюгред пела гимны. Потом Торстайн горел, а мы стояли, обнаживши головы, молчали. Потом опять пришли в землянку. Сьюгред готовила на стол, а я сидел и молча ждал. Потом мы его молча поминали. А наст - мы слышали - поскрипывал, потрескивал...
Сьюгред спросила:
- Ты когда уйдешь?
- Куда?
- Не знаю.
- Вот и я тоже не знаю!
И это была истинная правда. Я не дружинник, не раб. Куда и с кем мне было уходить? И потому я и остался там, в бывшем Счастливом Фьорде. А ей я так сказал:
