Джон Норман - Вождь (Телнарианская история - 1)
Женщина быстро опустилась на колени в холодную траву.
Склонив голову, она освободила конец веревки, обмотанной вокруг шеи, которым ее привязывали к повозке. Не поднимая головы, она протянула веревку Гунлаки. Этим выразительным жестом она предлагала привязать ее к стремени. Гунлаки взглянул на женщину с высоты седла. Ветер теребил ее волосы, хинен рассыпался, и подол юбки опустел.
- Подними голову, - приказал Гунлаки.
Она повиновалась, дрожа и не опуская протянутую руку.
- Ты ушла слишком далеко.
До колонны было не менее пятидесяти ярдов.
- Я собирала хинен, - прошептала женщина.
Гунлаки сжал в кулаке рукоятку хлыста.
- Ты ушла далеко, - повторил он.
- Да, господин.
- Ты хочешь, чтобы я отвел тебя обратно на веревке? - спросил Гунлаки.
- Нет, господин.
- Ты уже научилась называть герулов "господами", - заметил он.
- И всех свободных людей тоже, господин, - добавила она.
- Опусти руку.
Женщина повиновалась.
- Замотай веревку вокруг шеи, как раньше, - приказал Гунлаки. - И собери хинен.
Она наклонилась и быстро подобрала цветы в подол юбки, все еще стоя на коленях. Гунлаки разглядывал ее ноги.
- Вставай и возвращайся к повозке.
- Да, господин.
Отвернувшись от Гунлаки, она заспешила к колонне. Он ехал следом, слева от нее.
Несомненно, она чувствовала, что Гунлаки наблюдает за ней.
- Ты хотела бежать, - сказал Гунлаки.
- Простите, господин.
- Тебе некуда бежать.
- Я не хочу носить клеймо, - потупилась женщина.
- В землях герулов это не обязательно. Думаешь, мы не знаем, кто раб, а кто нет?
Она вздохнула.
- Тебе некуда бежать, - продолжал Гунлаки, - так же, как и женщинам в ошейниках с других планет.
Подойдя к колонне, она остановилась и робко взглянула на Гунлаки.
- Не пытайся бежать, - еще раз напомнил он. - По твоему следу пустят собак.
- Мне страшно...
- Правильно - рабы должны бояться.
Она подняла глаза.
- Ты знаешь, чего надо бояться больше всего? - спросил Гунлаки.
- Нет, господин.
- Того, что не сможешь полностью угодить, - объяснил Гунлаки.
- Да, господин.
- Повернись.
Женщина вздрогнула, когда Гунлаки слегка ударил ее хлыстом по шее, наклонившись с седла.
- Не вздумай снова бежать, - предупредил он.
- Да, господин, - покорно согласилась женщина.
- Вернись к повозке. Надеюсь, тебя не побьют.
Спрятав хлыст, Гунлаки медленно ехал за ней, пока не увидел, что женщина нашла повозку и пересыпала хинен в корзину. Он следил, как женщину привязывают рядом с двумя другими пленницами. Женщина оглянулась, но Гунлаки уже повернул коня и поехал обратно.
Пошел редкий снег. Где-то впереди закричала роженица. Над колонной вились птицы.
- Хо! - воскликнул подъехавший Муджин.
- Я видел тебя с женщиной. Тебе стало получше?
- Я в порядке, - заверил его Гунлаки.
- Я видел, что ты уходил с ней от колонны. Ты хорошо развлекся с ней? Она тебе угодила?
- Я не стал брать ее, - ответил Гунлаки.
- Ты надел на нее свой диск, чтобы прийти вечером? - не отставал Муджин.
- Нет.
- У нее полные ноги, - заметил Муджин. - Я видел. Я сразу узнаю ее, когда встречу в следующий раз. Сегодня вечером я надену на нее свой диск.
Гунлаки пожал плечами.
- Ты не против? - спросил Муджин.
- Нет.
- Как мне взять ее? - размышлял Муджин.
- Как захочешь, - ответил Гунлаки, - она рабыня.
В то время, как уже говорилось, колонна приближалась к горам Баррионуэво. На следующий день, если не подведет погода, воины могли увидеть впереди фестанг Сим-Гьядини.
Вскоре колонна остановилась на ночевку. Ночью родилось несколько младенцев, и всех их выбросили на обочину дороги. Новорожденные вскоре умерли, их трупы сожрали птицы и собаки.
Всю ночь Гунлаки снились сражения, которые происходили весной и в начале лета.
К утру костры затушил снег, и лошади озябли. День начинался, как один из многих в походе, ничем от них не отличаясь.
Гунлаки вспоминал парня, которого убил на заснеженной равнине близ Лотара несколько дней назад. Он вспоминал всадников лесного народа, восхищался ими и тем парнем. Жаль, что такие люди должны умирать, подумал он.
Эти мысли вертелись у Гунлаки в голове, пока он подъезжал к лежащему на обочине в ледяной траве новорожденному ребенку.
Гунлаки уже почти проехал мимо, но вдруг остановил коня и обернулся.
- Пошла прочь! - прикрикнул он на собаку, жадно обнюхивающую крохотного, живого человечка. Гунлаки разглядывал его с высоты седла.
Ребенок был хрупким существом с красноватой кожей; он лежал в окровавленной, примятой траве. В нескольких футах от него проходили колеи, по ним растянулась колонна. Ребенок был перепачкан кровью, к ней примешались грязные брызги от колес проходящих повозок. Гунлаки решил, что ребенок родился несколько минут назад. Собаки еще не тронули его. Вокруг ребенка еще вилась пуповина с мягким кровавым комком последа на конце.
Поблизости на земле уже сидела большая птица.
Гунлаки спешился и осмотрел младенца - тот казался здоровым, бил ножками и кричал. Гунлаки не понимал, что заставило его вернуться и спешиться. Ребенок казался разгоряченным, и это удивило Гунлаки - ведь он лежал на ледяной траве. Маленькие конечности молотили воздух. Гунлаки не понравился плач, и он попросил:
- Успокойся.
Еще один конный воин остановился рядом.
- Отойди, - попросил воин. - Я затопчу его.
Гунлаки не шевельнулся.
- Лучше давайте поиграем с копьями, - предложил третий.
Иногда детей врагов использовали вместо тряпичных мячей или дынь при игре с копьями. Гунлаки отмахнулся. Оба воина уехали, странно поглядывая на него. Гунлаки почувствовал смущение и вновь сёл в седло, чтобы продолжать путь. Он заметил, что собака подкралась поближе - ее пасть была приоткрыта, язык свисал между острых зубов. Шерсть на ее загривке вздыбилась. Даже птица, которую мы назвали грифом, неуклюже заковыляла к ребенку на своих кривых лапах. Гунлаки снова взглянул на ребенка, а потом перевел взгляд на грифа и собаку. Над ними появилась еще одна птица. Гунлаки приходилось видеть, как новорожденных за пуповину оттаскивали от колонны, бросая на корм собакам. Он видел, как птицы разрывали младенцев на куски. Гунлаки спешился и склонился над маленьким тельцем. Из любопытства потрогал послед - тот еще был теплым. Кровь и воды на примятой траве тоже пока не замерзли. Конечно, на холоде они высыхали медленнее. Ясно, что ребенок родился совсем недавно. Гунлаки вытер пальцы о свой плащ. Он снова оглянулся на собаку и двух птиц и вытащил нож. Придерживая одной рукой головку ребенка, он приставил нож к его горлу, но тут же убрал. Ножом он обрезал пуповину, оставшуюся часть завязал узлом. Убрав нож, он взял ребенка на руки и поднялся. Оттуда, где стоял Гунлаки, были видны горные вершины. Случайно опустив глаза, он удивился, заметив то, чего не видел прежде. Там, где лежал ребенок, почти под ним, среди примятой травы и пятен крови, валялся медальон с цепочкой. Вещь показалась Гунлаки ценной, он поднял медальон и повесил себе на шею. Вскоре он присоединился к колонне. Ребенок, завернутый в плащ, пригрелся и заснул. Позднее, днем, Гунлаки разыскал повозку, на которой везли ощенившуюся суку. Оказавшись у ее соска вместе со щенками, ребенок принялся энергично сосать.
