Олег Лукьянов - Покушение на планету
— Уже несколько столетий мы играем в одну несравненную, захватывающую игру, — продолжал Оникс. — Ни музыкальные произведения, ни шедевры литературы и искусства, ни занятия наукой, ни тем более низменные наслаждения толпы не могут дать таких острых, эмоциональных богатых переживаний, какие дает эта игра. Мы играем в нее вчетвером, но этого уже недостаточно. Чтобы игра стала еще увлекательнее и острее, нам нужен пятый. Люди, выращенные в инкубаторах, для этой цели не годятся. Это должен быть человек, рожденный женщиной и одаренный высокой духовностью. Кроме нас четверых, ты единственный такой человек на планете.
— Что это за игра? — спросил Гордий безучастно.
— Сейчас увидишь…
Оникс воздел кверху руки и опустил их, проводя ладонями по лицу и телу. Так он проделал несколько раз и застыл прямой и тонкий, как свечка…
* * *Между тем быстро светало. Первый луч солнца зажегся в воздухе, в золотом потоке заискрились, засверкали пирамиды пылинок. Холодным огнем вспыхнули серебряные звезды на мантии мудреца. Гордий не уловил момента, когда все началось. Помещение стало наполняться сухим молочным туманом, в котором растаяло все: пушка, пульт, стены, стоявший неподвижно Оникс. Гордию показалось, что и сам он растворяется в тумане — пропало ощущение тела и осталось только сознание, что он существует. Так прошла минута или две, потом послышались чьи-то голоса, туман стал рассеиваться, и Гордий увидел, что находится в громадном, ярко освещенном зале. Зал был пуст, только посредине его лежал на подставке зеркальный рефлектор диаметром не менее пяти метров, а высоко над ним вогнутостью вниз располагался второй такой же. Вокруг рефлектора на большом удалении от него стояли четыре пульта с фортепьянной клавиатурой, а за ними сидели в креслах четыре близнеца, облаченные в синие мантии. Мудрецы находились далеко от Гордия, но в то же время он с необыкновенной отчетливостью видел их мертвенно бледные, морщинистые, похожие друг на друга лица с тонкими фиолетовыми губами. Кто тут Оникс, кто Ирсхан, Амбрахамура и Болд, определить было невозможно, потому что узнавали Близнецов только по голосам.
Свет в зале стал медленно гаснуть, как в театре перед началом спектакля. Осталась освещенной только зона между чашами. Четыре фигуры поднялись над пультами со сложенными на груди крест-накрест руками. Послышалось монотонное бормотанье.
"…О, великий Универсум, самосущий, всепроникающий, всеобъемлющий, единый, сам от себя уставший, жаждущий покоя… ты произвел нас, детей своих, чтобы мы спасли тебя от муки вечного и бессмысленного кружения…"
Гордий с трудом понимал текст, произносимый на древнем языке, но зато по-прежнему, несмотря на темноту, отчетливо видел лица старцев, их шевелящиеся, как черви, тонкие губы. Каким-то непонятным образом видел он и клавиатуры сразу всех пультов, состоявшие из трех ступеней клавиш. Все это было так странно и необычно, что на некоторое время он забыл обо всем, что с ним произошло.
…Четыре пары рук легко, как птицы, пролетели над клавишами. Необыкновенной красоты мощные звуки наполнили помещение. Пространство между чашами вспыхнуло радугой огней. В следующее мгновение к торжественному звучанию добавились новые звуки — переливчатые, тоскующие, нежные, от которых у Гордия закружилась голова. Миллионы разноцветных огней заплясали в световом пузыре. Игра набирала темп. Все быстрее пробегали пальцы по клавиатурам, прыгали вверх и вниз по рядам; сухие старческие тела качались вправо и влево, небывалый оркестр сотрясал звуками огромное помещение. В центре зала теперь буйствовал огненный смерч…
Вдруг все четыре игрока как по команде бросили вниз руки и откинулись на спинки кресел. Музыка оборвалась, и между чашами, словно мираж в ночи, возникло чудо из чудес — громадный многоцветный кристалл. Он сверкал и переливался нежнейшими изумрудными, голубыми и розовыми тонами, тысячами разнообразных оттенков. Цветовая гамма с колдовской силой притягивала взгляд. О боги! Ни разу в жизни Гордий не испытывал такого сложного и волнующего чувства, какое вызывал этот горящий в темноте зала кристалл. Тут было все: нежность, любовь, радость, восторг, жалость… Гордий подумал, что если сейчас кристалл исчезнет, то он не выдержит и заплачет навзрыд.
Но кристалл исчез, и Гордий не расплакался, потому что вместо него появился другой, еще более прекрасный. Он походил на гигантского морского ежа, усыпанного хрустальными иглами, по которым струились живые пульсирующие огни. А потом еще и еще…
Гордий потерял чувство времени. Все его существо было поглощено небывалой игрой, и теперь он боялся только одного — что она прекратится.
Кристаллы между тем становились все темнее, с преобладанием лиловых, бордовых и темно-красных тонов, все причудливее становилась их форма и благороднее цветовая гамма. Старики вошли в азарт и сопровождали появление каждого нового кристалла криками и воплями. Шла сумасшедшая, прекрасная, не сравнимая ни с какими радостями мира божественная игра…
Вдруг все четверо взвыли в один голос и вцепились растопыренными пальцами в клавиши. Грянул мощный аккорд, между чашами сильно и ярко вспыхнуло, как от разряда молнии. Вспышка ослепила Гордия, перед глазами его поплыло темное пятно, а когда оно растаяло, странная и жуткая картина открылась его взору. Между чашами, подернутый светящейся туманной дымкой с траурным великолепием, сиял блестящий черный кристалл.
— Не отпускать! — раздался визгливый высокий голос.
Кристалл вспыхнул острыми гранями и застыл — грозно-величественный, мрачно-прекрасный, вызывающий чувство первобытного ужаса и одновременно восхищения. Вверху под потолком раздался щелчок, и ровный, бесстрастный голос начал размеренно считать: десять, девять, восемь, семь, шесть…
Что-то совершенно невозможное происходило с Гордием. Словно бы все блаженства мира, все самые прекрасные переживания и чувства разом вместились в него, и он почти умирал от наслаждения. Молочное сияние вокруг кристалла усилилось, и стало видно выражение лиц игроков. Кто бы мог подумать, что семисотлетние старцы способны к таким сильным переживаниям! Их щеки порозовели, глаза горели возбуждением, даже в самих фигурах, застывших над клавиатурами, ощущалось огромное, еле сдерживаемое волнение.
— Ноль! — произнес голос сверху.
Кристалл исчез, наступила мертвая тишина, а потом послышались булькающие, всхлипывающие звуки. Это плакали Близнецы, плакали как дети, сотрясаясь от рыданий, вытирая слезы с морщинистых лиц…
Гордий снова находился в тире. Он стоял оглушенный и потрясенный увиденным. Перед его глазами все еще сверкал черный кристалл, гремели в ушах могучие аккорды, он еще плыл в океане божественной эйфории.
