Роберт Шекли - Машина Шехерезада - шесть историй
Через минуту или по крайней мере две Мартиндейл с Герном очутились на квадратной площади, окаймленной бревенчатыми казармами. На заднем плане, чуть сдвинутый в сторону, возвышался флагшток, а на нем реял большой флаг с гербом – вернее, просто с рисунком, поскольку гербов Европа в то время еще не знала, – словом, с изображением символа Рима, волчицы, кормящей сосцами сосунков на серебряном поле.
Радикс быстро пролаял какие-то команды, и солдаты разошлись по казармам. Остались только десять отборных охранников с мечами наготове, чтобы нанести пленникам упреждающий удар, если потребует ситуация.
– Эй вы, двое! – обратился Радикс к горемычному дуэту. – Что вы можете сказать в свое оправдание? – А поесть когда дадут? – осведомился Мартиндейл.
– Вас покормят после того, как атанатор посмотрит на вас и вынесет решение по вашему делу.
– Атанатор? Боюсь, я с таким термином не знаком, – сказал Мартиндейл.
– И очень хорошо, что не знаком, – заметил Радикс. – Иначе нам пришлось бы обвинить тебя в разглашении государственных секретов.
– Разве атанатор – государственный секрет?
– У вас будет возможность решить это самим, – с уклончивостью, не свойственной римлянам данного периода, ответил Радикс. – Но сначала вы встретитесь с комендантом.
Их провели в комендантский кабинет. Комендант, сидя за карточным столиком, отрешенно раскладывал красочную колоду, в которой Мартиндейл сразу узнал египетские коптские карты таро. Такого он не ожидал. Это совершенно неожиданным образом подтверждало его собственную излюбленную теорию о том, что египетские карты таро возникли за много веков до своего спорного рождения в Фивах, и доказательство было у него перед глазами – доска с синими знаками и длинные тонкие карты, перебираемые пухлыми пальцами римского коменданта.
Он был типичным образчиком римлянина, этот комендант: квадратное грубое лицо, бескровные губы, короткая стрижка и толстые узловатые пальцы. В гранитном столе клинообразными буквами было высечено его имя – Алексий.
– Эй вы, двое, откуда вы взялись? – спросил комендант Алексий. – Встаньте прямо и отвечайте!
– На такой вопрос в двух словах не ответишь, – сказал Герн.
– Понятненько, – откликнулся Алексий. – Вы намекаете, что прибыли из мест, столь недоступных моему кругозору, что лучше бы мне о них и не спрашивать?
– Сказано несколько прямолинейно, – заметил Герн, – но в общем вы правы.
– Так я и думал, – заявил Алексий. – Радикс!
– Я! – гаркнул Радикс, выбросив руку в салюте, весьма похожем на фашистский.
– Прибереги этих двоих для атанатора. Думаю, нам самим их больше допрашивать нечего. Я сразу понял, что они не блещут остроумием и уж тем более весельем. Мне осточертели все эти тупоголовые странные людишки из отдаленных мест, с их варварскими именами, побрякушками и обесцвеченными перекисью кудряшками. С меня довольно, понял?
– Так точно! – отозвался Радикс.
– Ну тогда выполняй. Погоди-ка... Чем от них так пахнет?
– Реальностью, мой господин, – сказал Радикс.
– Фу! От них воняет показным и старомодным правдоподобием. А пошли они в баню!
10. В бане
Стражники вывели их из комендантского кабинета под тихий скрип половиц, покрытых немудреным и старым, но вполне добротным матом. Они прошли по дощатой тропинке и очутились посреди главной улицы лагеря. По обеим сторонам стояли солдатские палатки. Выстроены они были по когортам, и каждой полукогорте полагалась своя собственная кольцевая дорожка с вездесущими корейскими прачечными и нарядно убранными киосками с фалафелами посередине. Была в лагере, естественно, и продовольственная лавка, и цирюльня, а прямо за ними высилось здание бани.
– Что это? – спросил Мартиндейл, притормозив возле большой блестящей беломраморной статуи, стоявшей у входа в парильню.
– Скульптура Донателло, изображающая миф «Невменяемость», – ответил Радикс.
– А это? – Мартиндейл повернулся к скульптуре, как две капли воды похожей на первую.
– Это его же мифтер Невменяемость, – объяснил Радикс. – Но, возвращаясь к тому, о чем мы говорили раньше...
– Минуточку, – прервал его Мартиндейл. – Чем это пахнет?
Радикс на миг задержал дыхание, а затем медленно выдохнул, затрепетав ноздрями:
– Что-то он мне напоминает, этот запах...
– Чуть раньше вы говорили о запахе реальности, – напомнил Мартиндейл.
– Да от тебя и твоего друга с односложным имечком ею так и разит. Поэтому мы идем в душевую, на случай, если вас кто-нибудь спросит.
– С какой стати кто-то будет нас спрашивать? – удивился Мартиндейл.
– Я не стану упрекать вас за осмотрительность, – сказал Радикс, – но все-таки хватит шутки шутить. Вперед!
Подталкиваемые стражниками, Мартиндейл и Герн вошли в темное цилиндрическое здание, откуда короткими бурными выхлопами вырывались клубы пара. Здание напоминало ассирийский понтонный мост, только с крышей, покрытой кедровыми досками. Над дверью виднелась надпись на арго – древнем языке южных суэцедонян. Когда глаза немного попривыкли к могильной тьме, царившей внутри, Мартиндейл мельком увидел завернутых в белые простыни людей, чертивших в воздухе иератические знаки, и оркестровую яму, где веселились бабуины в тогах. Но видение длилось не больше секунды, поскольку видеть его было не положено. В глазах у Мартиндейла прояснилось, и перед ним появились ряды окутанных паром скамеек с железными поддонами внизу, полными тлеющих углей. Из тепидария доносились всплески воды, подогреваемой шипящими угольями: их подбрасывали в поддоны вислогрудые служанки в набедренных повязках, которые при желании сами могли бы порассказать вам всяческих историй.
Оглядевшись вокруг, Мартин увидел, что над скамьями, стоящими у стены, ярусами расположены еще полки. Пар, вырываясь из щелей в полу, подымался вверх, бахромою свисая с мокрых стропил и падая вниз зловонными маслянистыми каплями. Сцену освещали редкие лампы в виде рогов, и все вокруг было пропитано назойливым запахом мирры и ладана.
Герн сел на скамейку и поискал глазами мыло. Такового здесь не оказалось, зато на настенных крюках висели сиргилы. Взяв один из них, Герн осторожно, но решительно поскреб себе кожу. Мартин обшарил скамейки в поисках еды и, ничего не найдя, забрался на верхний полок. В узких окошках высоко под потолком виднелось темнеющее небо. Древние среднеевропейские сумерки были в самом разгаре. Благословенная, покойная пора – но только не для человека, которому грозит беседа с атанатором.
