Олесь Бердник - Звездный корсар
- Не забудем, - молвил Богдан. - Пуповина рвется, но дитя в крови несет ее суть и наказ.
Они отошли от скульптурной группы вдохновенные, успокоенные, счастливые. Сели на камне - лицом к солнцу.
- А тебе не тяжело, Богданку, оставлять Землю? Родной край? Скажи - ты не сомневаешься в своем решении?
- Еще как тяжело... - Ясно-карие глаза Богдана потемнели. - Нас вечно разрывает между двумя полюсами тяготения: один - зов правечности, голос прадедов, уют детства; другой - призывная труба тайны, веление сказки, требование новых горизонтов. И то и другое - воля Матерей, воплощенная в нас. Не всегда матерь тела и матерь духа согласуются между собою, но истина там, где зов тайны...
- Это правда, - кивнула Леся, доверчиво взглянув на друга очами-незабудками. - Дни детства - волшебство, но звезды разве напрасно вспыхивают в ночном небе? Они зовут в вечность...
Богдан обнял ее за худенькие плечи, вдохнул хмельной запах пшеничных волос, волнистым потоком ниспадавших на спину. Она осторожно освободилась из его объятий, стала на камне, протянув руки к солнцу. И замерла.
- Вижу, в тебе грусть по Земле гнездится еще глубже, нежели во мне, сказал Богдан. - Да и не только по Земле... По Солнцу... Ты ведь Солнцепоклонник...
- Что человеку нужно? - печально отозвалась Леся, окинув взглядом горную панораму. - Почему в ней - такой небольшой - посеяно болезненное зерно вечной творческой муки?
Богдан не ответил. Взяв жену за руку, помог соскочить с камня и повел ее к тропинке.
- Пора. Времени мало, любимая.
Спускались быстрее. Над полонинами плыли туманы, покрывая травы и цветы самоцветами росы. С правой стороны звенел радужный водопад, тихо журчали из-под талого снега струйки воды, даруя жизнь подснежникам - лазоревым очам земли.
Там, внизу, уже бушевало лето, а тут, над альпийскими лугами, только начиналась ранняя весна.
Леся смеялась, радуясь тому, как Богдан уже в сотый раз бросается с тропинки в сторону, склоняясь над каким-нибудь розовым или белым цветочком.
- Если бы теперь тебя увидели твои поклонники, сомнительно, узнали бы они знаменитого космонавта, известного по телевизионным передачам?!
- Ах, Леся! - словно в забытьи отвечал Богдан. - Я теперь не космонавт. Я - младенец! Милая, если бы навсегда сохранить эту неповторимость, эту красоту. И вот такое чувство, как у меня сегодня!..
- Ты сохранишь, - серьезно ответила Леся. - Я это знаю. А сохранят ли они?
- Кто? - удивился Богдан.
- Те... кто под моим сердцем... Они уже живут - двое твоих сынов. Войдет ли в их душу тревога и радость сего дня?..
Ночевали в Криворивне, над Черемошем. Над мемориалом Франка пламенели радужные зарницы, где-то между горами гулко катилось эхо праздничных песен, приветливо мерцали звезды-огни в домах гуцулов на склонах гор. Богдан сладко дремал в палатке, устав от дневного похода к Говерле, а Леся неутомимо прогуливалась над рекою, вздыхала, глядя на звездное диво небосклона, чутко вслушивалась в тревожную речь Черемоша. Родник души гармонично вливался в течение воды и раскачивался, струился поэтическими строками, в коих были и предчувствие вечной разлуки, и печаль по утрачен ному, и надежда на неведомое, небывалое. В тихой дреме Карпаты,
Спит и сердце мое...
Но уснуть Черемошу
Шум воды не дает.
Среди сумраков ночи
И на миг не молчит,
Бурунами клокочет
И камнями гремит.
Повторяет преданья
Из младенческих снов:
Песни, словно рыданья,
И легенды веков.
Ждет своих бокорашей
С дальних гор, с высоты,
Но в мелеющих водах
Не проходят плоты.
А Говерла грохочет:
- То, Черемош, лишь сны!
Не рыдай среди ночи,
Ожидая весны!
Дам тебе я водицы
В легендарной судьбе,
Звездоносные дети
Поплывут по тебе.
От плаев Верховины,
Там, где сказочный лес,
Полетят в Мирозданье
Бокораши небес!.. "
Правда, правда, - встрепенулось сердце Леси. - Надо преодолеть предвечную печаль прошлого. Нет его, не вернется. И разве не мужество древних бокорашей-плотогонов, разве не бесстрашие опрышков и казаков, разве не их мудрость и песенность с нами летит к иному солнцу? Разве не их бессмертие будет жить в моих детях, ходить по тропинкам дальних миров, подниматься к вершинам неведомых гор?"
- Леся! Леся!
Кто это? Кто?
- Леся! - тревожно зовет из сумрака голос Богдана. - Иди-ка скорее сюда!
Она приближается к палатке, еще не расплескав в груди чувство полноты и успокоенности. Но почему так взволнованно дышит Богдан? Он проснулся, и на его груди тлеет багровый уголек индикатора ОС - Особой Связи. Неужели срочный вызов? Случилось нечто непредвиденное?
Богдан передал Лесе МД - микродинамик. Она поднесла его к уху. Тихий, но торжественный голос сообщал: "
...наконец свершилось. Не фантазия, не гипотезы, не вдохновенные импровизации. Первый сигнал мыслящих существ инопланетной эволюции. Мощный импульсный радиопередатчик генерирует один и тот же комплекс еще не расшифрованной информации в широком спектре частот. Источник сигналов отождествлен с новооткрытой системой красного карлика, в которой предполагается, в соответствии с теорией Червинского-Мильтона, наличие трех планет типа Земля - Меркурий. Звезда локализована между Солнцем и Эпсилоном Эридана, на расстоянии восьми световых лет от Земли. Вот почему Всепланетное Товарищество Галактических Связей рассматривает предложение об изменении и дополнении программы первой галактической экспедиции..."
Богдан выключил передачу. Тревожно взглянул на Лесю:
- Ты поняла?
Она кивнула.
- Могут быть изменения...
- Неужели ты считаешь, что изменят состав экипажа?
- Все может быть. Это решит Совет Товарищества. Но я боюсь не за кого-то, а...
- За меня?
- Да. Такая экспедиция - уже не просто переселение... но и опасное исследование. А ты беременна.
- Ты должен отстоять весь экипаж, как он сложился...
- Знаю, любимая... Уже не уснем. Собираем палатку и улетаем в Солнечный Город...
Солнечный Город охватывал кольцом жилых строений и научно-исследовательских комплексов Эльбрус. Тут же, в древнем кратере, был сооружен один из главных космодромов Земли. Совет Всепланетного Товарищества Галактических Связей созвал чрезвычайное заседание в помещении Космического Конгресса, откуда обсуждения проблем звездоплавания транслировались сетью всепланетной связи для всей Земли.
Кроме выдающихся ученых - теоретиков, конструкторов, философов, экономистов, психологов, - на заседание совета прибыли все члены экипажа космокрейсера "Любовь". Теперь они сидели в первых рядах амфитеатра, тревожно переговаривались.
В центре зала, на кафедре, появилась фигура председателя совета Владислава Ратая, знаменитого фундатора Новой Математики, так называемой Математики Полноты, позволявшей моделировать любое явление, процесс, вещь, существо не только в числовом выражении, но во всей динамичной глубинности причинных связей. Основанием этого революционного инструмента познания стала подвижническая работа ученых двадцатого столетия Боголо и Гука, открывшая пути к гиперпространственным измерениям. Дальнейшие разработки Ратая ставили на крепкий практический фундамент идею многомерности и обещали поразительные открытия в изучении тайн Мироздания.
