Виталий Каплан - Юг там, где солнце
От удара зубы мои стукнулись друг о друга, и корзина слетела на пол, посыпались из неё маслята, страшно, потеряно закричала мама, и всё опрокинулось. Краем глаза я успел ухватить извилистые корни сосны, тянущиеся к нам когтистыми пальцами, и сам её огромный, завалившийся поперёк шоссе ствол, а потом почему-то я оказался на обочине, а там, на месте нашего "Гепарда", бесновался лохматый, рыже-чёрный столб огня, и виски ломило так, словно вгрызались в них электродрелью, перед глазами плясали бледно-розовые вспышки, и кто-то, ругаясь, тащил меня за шиворот прочь от шоссе, к нависающему тёмному лесу, трещала рубашка и сыпались с неё пуговицы, а потом уже ничего не было - только зыбкая, равнодушная пустота...
Я вышел на безлюдную, заросшую лопухами улочку, ну совершенно деревенского вида, не хватало для полноты картины лишь гуляющих кур да визжащего где-нибудь на задворках поросёнка. Вместо этого подобрался ко мне рыжий, ободранный в боях кот, не спеша обнюхал мой ботинок и разочарованно удалился прочь.
Вот она, Малая Аллея. Десятилетней давности картинки - своим чередом, а ориентироваться я не забывал, это получалось автоматически. Если не вспоминать, как долго вбивали в меня сей автоматизм, то впору и возгордиться. Ай да Лёша, ай да сукин сын!
На покосившемся штакетнике, в пяти шагах от меня, красовался изрядно облупившийся номер. Четырнадцать! То, что доктор прописал. Ну ладно, пора поздороваться с бабулей.
Та не замедлила появиться. Скрипнула дверь терасски, и возникла она - вооружённая коромыслом и вёдрами - разумеется, пустыми. Хорошо всё же, что я не страдаю грехом суеверия.
Бабуля оказалась не такой уж и развалиной, как рисовалось моему воображению. Было ей на вид не больше семидесяти, и, конечно, имелись на загорелом, цвета морёного дуба лице морщины, но не в таком уж фантастическом количестве. Седые волосы, выбиваясь из-под серого платка, почему-то наводили мысли об огненных языках, что лижут растопку свернувшуюся в трубочку берёзовую кору.
- День добрый, хозяйка, - поприветствовал я её, облокотившись о столб, на котором была укреплена видавшая виды калитка.
- Ну, чего тебе? - осведомилась старуха, глядя на меня выцветшими, лишёнными всякого выражения глазами.
- Да вот, интересуюсь насчёт жилья, мне бы на пару дней, до поезда на Заозёрск. Может, договорились бы?
- Ступай, ступай, - бабка не замедлила охладить мой пыл. - Не сдаю я. Вот, может, у Семёновны с Авиаторов, у неё комната пустует, а у меня негде.
- Ну зачем так уж сразу, бабуля, - изобразил я хамоватую настырность. Или настырную хамоватость. - Пенсия у тебя, ясное дело, маленькая, а расходы большие, так что интерес тебе самый что ни есть тот. Да и жилище, я гляжу, не мелкое, уж как-нибудь разместились бы.
- Я ж тебе, малый, ясным языком сказала - ступай, - насупилась бабка. - Некогда мне с тобой лясы точить.
И вновь вспомнился мне Гоголь. Ну точь-в-точь сцена на степном хуторке, не хватает лишь чумацких возов. И нет рядом верных сподвижников - богослова Халявы да ритора Тиберия Горобца. Но я бабушке всё равно на себе кататься не позволю. Не те времена, не та сказка.
- Плохо, плохо, - грустно покачал я головой. - Негостеприимна ты, бабуля, сурова с молодёжью. А я-то надеялся, получится у нас с тобой интересный и даже захватывающий разговор...
- Это с какой же такой радости мне с тобой разговоры говорить? поджав узкие губы, буркнула бабка.
- Ну как же, Елена Кузьминична, - усмехнулся я. - Радость всегда найти можно. Оглянись вокруг - а её, радости, штабелями лежит. Навалом. Бери - не хочу...
- Ты откуда меня знаешь? - немедленно обеспокоилась старуха. Или сказал кто?
- Ну зачем же так, Елена Кузьминична? - вновь изобразил я заокеанского образца улыбку. - Вы - человек известный. В узких, правда, кругах, но всё же. Да я, кстати, и сам оттуда же. Из кругов и прочих эллипсов. Вот, полюбопытствуйте, раз уж интересуетесь, - я вытащил синюю книжечку и протянул бабусе.
Та молча приняла документ и долго-долго изучала его, пришёптывая губами и зачем-то причмокивая. Наконец вернула мне ксиву и покивала.
- Так бы сразу, а то нервы тянете из старухи...
- Сразу, Елена Кузьминична, нельзя, - сообщил я. - Спешка хороша когда? Правильно, при ловле блох. Приглядеться надо к человеку. Тем более, вопрос у нас с вами важный, тонкий, второпях такие не обсуждают. Ну что, может, пройдём в помещение? Не на пороге же беседовать.
- Ох да, конечно, - засуетилась бабка и бросилась отворять калитку. - Проходите, проходите, - повлекла она меня в запутанные недра дома. - Покушать не желаете? Я мигом, - торопливо проговорила она уже в комнате, видимо, в гостинной, если уж пользоваться светскими аналогиями.
- Нет, Елена Кузьминична, спасибо на добром слове, но сие ни к чему, - вежливо помотал я головой, внутренне содрогаясь. Ещё остатки завтрака беспокоили мой пищевод, а вытерпеть старухины явства было выше всяческих сил. Да плюс к тому же и жара. Здесь, в доме, она особо не чувствуется, но тем не менее...
- Ну, тогда чайку, - решительно произнесла старуха. - И не спорьте. Чайку, оно сейчас - в самый раз.
Ухватив расписанный васильками чайник, Кузьминична удалилась в сени, и я обречённо оглядел гостинную.
Ну что ж, почище, конечно, чем у Никитича, да и побогаче, явно не бедствует старушка. Что само по себе наводит на размышления. Иконы на полочке стоят, как положено, лампадка теплится, одним словом, примерная прихожанка. Ну, это понятно, церковнослужительница. Проще говоря, уборщица в храме. Я тогда перед выездом не поленился, сходил в информационный отдел, поглядел по компьютеру данные на бабушку. Так, на всякий случай. Тем более, что папочка, вручённая мне начальником, оказалась подозрительно тощей. Кроме старухиного сигнала да кое-какой статистики по Барсову в ней ничего и не было.
- Сейчас закипит, - обнадёжила меня прошмыгнувшая в дверь Кузьминична. - Я пока конфеточек положу, угощайтесь. Давно приехали?
- Второй день, - честно признался я, тоскливо глядя на блюдечко с конфетами. Нет, перетопчется бабка, только её сладостей мне для полного счастья и не хватало.
- Где остановились-то? - продолжала допрос старуха, вытаскивая меж тем какие-то позапрошлогоднего вида варенья из пузатого буфета.
- У хороших людей, - светски улыбнулся я, уже понимая, что лёгкого разговора не получится, и лучше скорее перейти к делу.
- У нас вообще народ душевный, - ласково закивала бабушка. - Не знаю уж, как у вас в столицах, а у нас всё попросту. С открытым сердцем.
- Ну, наверное, не так уж всё просто? - хмыкнул я, автоматически крутя в пальцах чайную ложечку. - Бывают, наверно, и кое-какие сложности. Не случайно же сигналили в Управление? Не шутки же шутили, надо полагать?
