Джек Вэнс - Труллион. (Аластор 2262)
«Весьма вероятно. Фарфан — секретарь местных фаншеров».
«Ага! И зачем же Глэй отдал ему деньги? Глэй — тоже фаншер?»
«Даже если Глэй не вступил в их организацию формально, похоже, что дело к этому идет. Его все еще отпугивают их манеры и некоторые другие особенности».
Глиннеса озарило: «Неприглядные костюмы? Короткая стрижка?»
«Всего лишь внешние признаки. Их движение уже вызвало возмущенные отклики, что можно понять. Принципы фаншерады прямо противоречат традиционным представлениям и поэтому рассматриваются как антисоциальные».
«Мне все это ново и незнакомо, — признался Глиннес. — О фаншераде я впервые услышал только сегодня».
Тон Акадия стал предельно нравоучительным: «Наименование секты происходит от древнеглоттийского корня «фан», означавшего оргиастическое торжество. Основополагающий тезис фаншеров, повидимому — не более чем безвкусная азбучная истина: жизнь есть приобретение настолько драгоценное, что каждое мгновение необходимо использовать для извлечения максимальных возможных преимуществ. Кто стал бы спорить, спрашивается? Пытаясь реализовать эту идею, однако, фаншеры провоцируют враждебность. Они считают, что каждый человек обязан ставить перед собой возвышенные цели и достигать их по мере возможности. Даже если фаншер не добивается успеха, он, по меньшей мере, проигрывает с честью и может почерпнуть удовлетворение в стремлении к самовыражению как таковом. Жизнь не проходит даром. Если он побеждает... — Джанно Акадий не удержался от иронического жеста. — Кто побеждает в этой жизни? Смерть! Тем не менее — фаншеры, по сути дела, руководствуются славными идеалами».
Глиннес скептически хмыкнул: «Если каждый из пяти триллионов обитателей Аластора станет делать все возможное для достижения самых честолюбивых целей, никто никому не даст минуты покоя!»
Акадий улыбнулся, кивнул: «Учитывай, однако, что фаншерада — не для всех, не для пяти триллионов. Фаншерада — одинокий вопль отчаяния, потерянность личности в бесконечности бесконечностей. Участвуя в фаншераде, индивидуум отвергает и преодолевает безвестность, утверждая собственное величие». Ментор помолчал, лицо его насмешливо сморщилось: «В скобках можно было бы заметить, что только один человек поистине способен реализовать свои стремления на манер фаншеров — всемогущий коннатиг». Акадий отхлебнул вина.
Солнце зашло. Небо затянули высокие холодно-зеленые перистые облака, на юге и на севере еще расплывались туманные клочки и завитки розового, фиолетового и лимонно-желтого оттенков. Некоторое время двое сидели в полной тишине.
Первым тихо заговорил Акадий: «Вот так — ты получил общее представление о фаншераде. Немногие фаншеры на самом деле разбираются в принципах своего движения. В конце концов, большинство из них — дети, разочарованные ленью, эротическими излишествами, безответственностью, безалаберностью родителей. Они презирают кауч, вино, обжорство на вечеринках — все, что потребляется во имя немедленного удовлетворения и получения ярких впечатлений. Вероятно, главным образом они стремятся создать новое, особое представление о себе. Фаншеры культивируют ношение бесцветных невыразительных нарядов, теоретически обосновывая это тем, что человек должен выделяться индивидуальными поступками и достижениями, а не общепринятыми символами принадлежности к тому или иному сословию».
«Стайка крикливых неоперившихся птенцов! — рычал Глиннес. — Какой смысл бросать вызов всем, кто старше, умнее и опытнее тебя? Где они набрались наглости?»
«Увы! — вздохнул Акадий. — Ничто не ново в этом мире».
Глиннес налил в обе кружки еще вина: «Глупый, бесполезный, бесстыдный вздор! Чего люди хотят от жизни? У нас, триллей, есть все, что нужно человеку — еда, музыка, развлечения. Что в этом злонамеренного? Для чего еще стоит жить? Фаншеры — уродливые горгульи, тявкающие на солнце!»
«На первый взгляд их претензии выглядят нелепо, — признал Акадий. — И все же...» Ментор пожал плечами: «В вызывающей позе фаншера есть определенное величие. Почему не возроптать на судьбу? Найти некий смысл в извечной сутолоке случайностей. Заклеймить стихийный хаос печатью человеческой воли. Возвести сияющий монумент одинокой живой душе в пустыне пяти триллионов покорных серых ничтожеств. Дикая, смелая мечта!»
Глиннес хрюкнул: «Послушайте себя! Вы не собираетесь, случаем, вступить в их славные ряды?»
Акадий покачал головой: «Есть худшие призвания, но фаншерада не для меня, нет. Такие увлечения хороши в молодости. Я слишком стар».
«Интересно, что фаншеры думают о хуссейде?»
«Спорт они считают пошлой выдумкой, пустой тратой времени и сил, отвлекающей от созерцания истинных глубин и тонкостей бытия».
Глиннес ошеломленно качал головой: «Подумать только! А девчонка-треванья обозвала меня фаншером».
«Достопримечательное наблюдение!» — отозвался Акадий.
Глиннес бросил на ментора быстрый подозрительный взгляд, но встретил лишь выражение беззащитной невинности: «Как все это началось? Не помню, чтобы до моего отъезда была какая-нибудь фаншерада».
«Подходящее сырье, так сказать, всегда было под рукой. Насколько я понимаю, достаточно было идеологического толчка. Из искры возгорелось пламя».
«И кто же нынче главный идеолог фаншерады?»
«Джуниус Фарфан. Тот самый, что в Вельгене».
«Мои деньги — у теоретика идиотов?!»
Джанно Акадий прислушался, вскочил: «Кажется, Маруча возвращается». В сопровождении Глиннеса ментор спустился к причалу. Со стороны Ильфийской протоки показался узкий темный силуэт, очерченный расходящимися струями бурлящей воды. Лодка пересекла окраину Амбальского плеса и подплыла к причалу. Пока Глиннес принимал швартов от Глэя и привязывал его к тумбе, Маруча весело вспорхнула на причал. Глиннес с изумлением смотрел на ее наряд — робу из грубого белого полотна, черные башмаки и черную шлемовидную шляпку, прижимавшую волосы к голове и тем самым подчеркивавшую ее сходство с Глэем.
Акадий выступил вперед: «Сожалею, что тебя не застал. Мы с Глиннесом приятно провели время, обсуждая фаншераду».
«Замечательно! — воскликнула Маруча. — Тебе удалось его обратить?»
«Вряд ли, — ментор расплылся в улыбке. — Даже будучи заложено в благодарную почву, зерно не сразу прорастает».
Глэй, стоявший в сторонке, выглядел язвительнее прежнего. Акадий продолжал: «Я кое-что тебе привез. Вот сенсибилизатор, — он протянул Маруче небольшой флакон. — Очень помогает сосредоточиться, способствует ускорению обучения. Не принимай больше одной пилюли, это болезненно обостряет чувствительность». Ментор передал матери Глиннеса стопку книг: «Руководство по математической логике, трактат, посвященный минихронической теории, «Основы космологии». Важные элементы программы».
