Ольга Чигиринская - Мятежный дом
– О, привет, Ганта, – сказал он, как бы случайно проходя мимо.
– Не сейчас, – в нос (пущей суровости ради) сказал Ганта. – Мы бангера потеряли. Будем поминать.
– Так вот, я услышал, что у вас такое горе, – заторопился Элал. Ганта уже шел ко входу в кабак, и мальчишка испугался, что не успеет. – Вот, купил в подарок, не побрезгуйте…
Ганта остановился за три шага до входа, осмотрел придирчиво дорогую импортную бутылку, а потом одобрительно кивнул и сказал охраннику, кивнув через плечо на Элала:
– Этот со мной.
Сердце в груди юного Сурка подпрыгнуло от счастья. С этой секунды он уже не принадлежал к числу побродяжек, которых следовало гнать от «Дарумы» в три шеи – он входил в «Даруму» как кандидат в ряды Итивакай.
– Ты же смотри не подведи меня, – шепнул ему Ганта.
В зале не было никого, кроме пяти-шести рядовых быков. Элал скромно держался в стороне, пока эта братия обменивалась радушными объятиями и хлопками по спине, громко называя по имени убитого товарища, выражала свою скорбь. Когда в зал вошел человек статусом повыше, чем обычный бангер – этикет сразу же переменился: рядовые бойцы поприветствовали его коротким поклоном. Зато он, в свою очередь, начал обмениваться со следующим равным, вошедшим в зал, такими же радушными объятиями – но уже без скорбных выкриков: погибший был обычным стрелком, и высшие по отношению к нему выражали скорбь скупо. Бурные проявления чувств разрешались только тому из высших, кто состоял с низшим в родственных отношеньях или в любовной связи – но таковые, похоже, отсутствовали.
Места бандиты тоже занимали по рангу. Ближе к низенькой сцене садились командиры, рядовые – ближе к дверям. Ганта старался не замечать Элала – теперь уже трудно было притворяться крутым, когда все видят, что твое место – в крайнем левом углу.
– Сядь сзади меня, – прошипел он, не оглядываясь, и Элал сел, где сказано.
Зал наполнился народом и девушки принесли легкие напитки. Ганта и его звено дали понять Элалу, что ждут от него застольного прислуживания, и он не стал возражать.
Когда кувшин опустел и принесли второй, в зал вошел человек, при появлении которого все встали: Габриэль Дельгадо, известный как Габо Пуля Не Берёт, или просто Габо Пуля. Это был ближайший советник, заместитель и, по слухам, любовник Гор Нешер. Его появление значило, что Гор будет здесь с минуты на минуту. Поэтому все ждали стоя, пока он не прошел к своему месту – столику у самой сцены, где стояло всего два стула. И когда он прошел – не сели, а продолжали ждать вместе с ним, пока в зал не спустилась по ступенькам очень тонкая и коротко стриженая женщина с огромными, изжелта-зелеными глазами. Ее брючный костюм полыхал кармином, и полные губы на бледном лице горели, словно цветок на снегу.
– Здравствуйте, господа, – сказала она. – Садитесь. Харнама сегодня ушел от нас, и мы проводим его. Габо, я хочу слышать музыку.
На сцене появился дуэт музыкантов – гитарист и певица с мультивоксами. Песня, которую они запели, была спокойной, но таила в себе какую-то внутреннюю энергию, как выключенный флорд. Языка ее Элал не понимал, но, судя по тому, как строго певица взмахивала рукавами, как ее игра была очищена от малейшего намека на игривость – это была не любовная песня.
Официантки начали разносить блюда. Элал ел мало и много наблюдал, стараясь запоминать лица и имена. Увы, о покойнике сегодня говорилось больше, чем о всех живых вместе взятых, но и по этим репликам Элал составил себе какое-то представление о взаимоотношениях в банде. Главным же образом он старался наблюдать за Гор. Он знал, что она недолго пробудет здесь – она терпеть не могла пьяных оргий, но требовать от своих людей поста и воздержания тоже не собиралась, поэтому покидала такого рода мероприятия довольно рано. Элал извертелся весь, стараясь выдумать удобный предлог, чтобы попасть ей на глаза – но как оказалось, предлога не надо.
– Нас было сорок четыре, когда мы шли на дело, – сказала Нешер, поднявшись для короткого слова по умершему. – Харнама погиб, и мне жаль его, потому что он был хорошим бангером. Но сейчас я вижу, что нас опять сорок четыре. Ты, мальчик, – ее накрашенный ноготь, как показалось Элалу, протянулся через весь зал и уколол его в грудь. – Встань и отвечай, откуда ты.
– Я… – Элал облизнул губы, потом рывком поклонился, потом снова выпрямился. – Я всегда уважал Итивакай. Вы «все за одного»… я Элал из Сурков. Я всегда хотел быть с вами…
– Чтобы попасть в Итивакай, мало хотеть, телок, – улыбнулась женщина. – Нужно кое-что мочь. Кто знает, что такое Сурки?
– Шпана, – отозвался один из бригадиров, сидящих подле сцены.
– Они ходят подо мной, – второго бригадира Элал, естественно, знал, его звали Ахав, и на его поддержку юноша тоже рассчитывал, потому что посылал и ему подарки. – Их капитан – Данг Йинг Сионг, госпожа помнит его отца. Недавно они вышибли сопляков Яно из глайдер-порта…
– Ах, да, – кивнула Нешер, хотя наверняка прекрасно все помнила; поманила юношу пальцем, и сердце Элала забилось аж в горле. – Ты там дрался?
– Вот! – Элал торопливо закатал рукав и показал ей длинный порез чуть ли не через весь бицепс. – Это я там получил!
– А если бы тебя ранили в бедро, ты бы штаны снял? – усмехнулась бандитка. – Кто тебя выучил так суетиться, сладенький?
Элал вспыхнул. Обращение «сладенький» было в ходу для пассивных партнеров. Бандюки заржали.
– Ладно, я пошутила, – Нешер прикрыла глаза, словно бы что-то вспоминая. – Так значит, ты хочешь быть мне полезным…
– Элал, – подсказал юноша. – Да, сеу Гор, очень хочу.
– Вроде бы с вами, а вроде бы не с вами бегает мальчишка по прозвищу Флорд, – Нешер снова села. – Приведи его сюда.
Небрежным жестом она дала понять, что разговор окончен. Элал почувствовал, как сердце, от радости впрыгнувшее в глотку, теперь душит его.
– Сеу Нешер, – прохрипел он. – Сеу Нешер, Флорд… он… не нужен вам. Он малахольный. Блаженный.
– Ты хочешь быть мне полезным или нет? – цветок ее губ на миг стал похож на рваную рану и Элал понял что сделал глупость, осмелившись возражать. – Я разве спрашивала твоего мнения о Флорде, телок? Просто найди его и приведи сюда, это все, чего я хочу. Все, ступай, больше ты здесь не нужен.
Элал прошатался к выходу, как человек, раненый в спину. Слезы жгли ему глаза, и, опустившись на скамейку в скверике, он дал им волю.
– Я убью тебя, Йонои! – он ударил себя в грудь. – Убью, сволочь!
На обратном пути он сбросил с постамента бога, которому помазал губы своей кровью и бросился наутек, пока не выскочил из храма жрец.
Глава 2
Кровь и песок
Он пришел из яростного, короткого, взрывного дождя – как будто вырос на пороге черным цветком. Монтег, открыв дверь с пульта во дворе, даже вздрогнул.
