Павел Амнуэль - Ветер над яром (сборник)
— Граждане судьи! Я хотела бы заметить, что у всякого народа существуют свои обычаи и нравы, и никуда от этого не деться. Подсудимый не выдержал экзамена, зачем же его судить? Пусть идет своим путем, забыв о существовании фонда. Как и его товарищ, виноватый, может быть, больше, чем подсудимый. Предлагаю продолжать поиск хранителей в других временах. Наш суд не решит проблемы, а перевоспитать этих людей невозможно, хотя Караваев еще мог бы нам помочь.
“Интересно, видит ли она меня? — меланхолически подумал Караваев. — По голосу, приятная женщина, а может, и девушка. Вот бы посмотреть. Может быть, тогда и на Валентину смотреть не захотелось бы?
— Уважаемые коллеги! — продолжала невидимая защитница. — Поскольку мне было поручено защищать этого молодого, душевного человека, я изучила его биографию, прошла вместе с ним по всем, так сказать, ошибочным ступеням его биологического развития и пришла к выводу, что не он один в этом виноват. Практически во всех случаях его подталкивали на ошибочный путь другие: ложные друзья, недруги, которых у него на редкость много, сослуживцы, соседи. А он просто слабый человек и не может бороться с соблазнами. Давайте отпустим его, пусть подумает над тем, что сделал. И если вернется, значит не все еще потеряно.
Молчание, долгое и страшное.
Караваев сидел, обомлев, обливался потом и пытался разобраться в мыслях и чувствах, ища и не находя нужных слов.
— Хорошо, — раздался наконец голос судьи, скорее печальный, чем суровый. — У меня осталось несколько вопросов свидетелю.
Константин вскочил в хатенку, словно кто-то подтолкнул сзади. Щуря свои близорукие глаза, он сел на скрипучий стул.
— Вы покупали у Федора Ивановича Караваева, подсудимого, книги, иконы?
— Да, покупал.
— Давно знакомы с ним?
— Еще со школы.
— Зачем вы покупали у него выкраденные из Всегалактического фонда книги?
— Во-первых, я не знал, что они из фонда, на них ведь нет штампа, а во-вторых, кто вы такие, чтоб задавать мне вопросы в таком тоне?
Стена хатки вдруг словно провалилась наружу, в провале выросла жуткая черная фигура, на мгновенье вспыхнули страшные огненные глаза, и Константин, а вместе с ним и Караваев, едва не закричали. Стена вернулась на место.
— Итак?
— А чего? — забормотал Константин. — Я ничего… только чтобы перепродать и заработать деньги.
— Сколько вы заплатили Федору Ивановичу?
— Разве это важно, гражданин судья? Вы же понимаете, что они стоили намного дороже.
— Хорошо, сколько вы на них заработали?
— Почти тысячу рублей. Девятьсот тридцать, если быть точным.
— Но ведь вы обещали говорить суду только правду, — вмешалась женщина.
— Да, да, — испуганно произнес Константин. — Две тысячи семьсот тридцать три рубля.
— И это все? — голос судьи подобно грому прокатился по этой темной, пахнущей нежильем комнатенке.
— Все, — упавшим голосом сказал Константин и встрепенулся. — Можно еще пару слов? Но ведь мы с ним, можно сказать, благородное дело делали. Какая польза от вашего фонда в этой глуши? Никакой! А мы дали мертвому, запыленному хламу жизнь! Без человека они мертвы. Разве вы не согласны со мной?
— Не согласны, Константин Степанович. Этот фонд — запас на случай… исчезновения вашей цивилизации, и хранить его надо до тех пор, пока не исчезнет угроза.
Караваев похолодел.
— В войне? Да? Ядерной? Будет в-война, да?
— Вы, люди, можете уничтожить себя и без войны. — В голосе говорившего выплеснулась вдруг жуткая тоска, так что Федор Иванович весь покрылся ледяными мурашками.
— Понимаю…
— Чепуха! — заявил Соколов. — Не надо нас пугать экологией. Жили и жить будем. Сами-то небось не без греха, раз соорудили фонд для всей галактики. Не так? Другие-то цивилизации давно загнулись, наверное? Вот вы и сидите здесь, прячетесь.
Караваев слушал Соколова и ему становилось все страшнее и страшнее.
— А вы что думаете, Федор Иванович? — женский голос заставил его очнуться.
— Н-не знаю, — прошептал Караваев. — Не думал… Это неправда… отпустите меня, я больше не буду, честное слово.
— Слизняк! — сплюнул Соколов. — Они уже полутрупы, хранители эти. Что они могут с нами сделать? Пошли отсюда.
* * *Очнулся Караваев в кабине машины. Мимо бежала стена леса, промелькнул щит с надписью “Аэропорт”. Федор Иванович притормозил, оглянулся и вдруг увидел на заднем сиденье машины Костю Соколова. Тот в полудреме чему-то улыбался. Рядом лежала увесистая связка украденных книг с золотым тиснением на корешках. В руках Константин осторожно держал небольшую черную книжицу, на обложке которой четко читалось слово “Дело”.
“Да что ж это такое, в самом деле? Зачем все это? — в ужасе подумал Караваев и резко ударил по тормозам.
Соколов, очнувшись, испуганно спросил:
— Ты что это, Федор? Что случилось? С машиной что?
— Да ничего! — резко сказал Караваев. — Откуда? — кивнул он на книги.
— От верблюда, — полное лицо Соколова расплылось в довольной улыбке.
— Из… фонда? — не поверив, спросил Караваев.
— А то откуда же? Пока ты там мучился да отнекивался, я кое-что разнюхал. Хо-о-рошая, знаешь, избушка, фонд этот, зо-ло-тая, — лет на сто хватит. Я как увидел ее прелести, едва с ума не сошел! Клад в энной степени. А этих хранителей можешь не бояться, если бы они могли что-нибудь с нами сделать, не устраивали бы этот идиотский суд.
— Как ты оказался возле избушки?
— Выследил, конечно. — Соколов снова ухмыльнулся. — Узнал твое расписание и поехал, Борька подбросил, не зная, куда и зачем везет.
— Но ведь суд, Костя… — простонал Караваев. — Ты понимаешь, о чем шла речь? Не о нас — о жизни на Земле! И фонд этот создан на случай, если…
— Слушай, Караваев, не бузи, надоел.
— Но суд… Неужто он ничего тебе не дал? — в голосе Караваева прозвучало отчаяние. — Или горбатого могила исправит?
— Су-уд! — издевательски протянул Соколов. — Этот суд, Федя, для нас не указ. Кто они такие? Чужие твари, неизвестно для каких целей построившие этот… фонд, откуда тебе известно, что они бескорыстны? Чушь, нет в мире бескорыстия и честности, все потихоньку тянут к себе, такова человеческая природа, и никаким пришельцам ее не переделать. Понял? Забыл, что ли, свое высказывание: “Все, что плохо лежит, — мое”? Я его на всю жизнь запомнил, Федя. Молодец! Голова у тебя на месте, варит! Кстати, я там такой раритет, Федя, раздобыл, что ты свои волосы последние на голове вырвешь! Смотри, — Соколов потряс перед изумленным Караваевым черной книжицей. — Догадываешься, что это?
