Еремей Парнов - Собрание сочинений в 10 томах. Том 7. Бог паутины: Роман в Интернете
— Вы помните, о чем мы с вами беседовали тогда, в Институте мозга? Я еще снимки показывал…
— Постойте, постойте… Неужели?!
— Да, Анатолий Мелентьевич, точно так.
— Оля и Витя?
— Они самые.
— Черепа с отверстиями? В лобной кости и, кажется, в теменной области?
— Совершенно верно. У вас отличная память.
— Ужасно! Что же вы сразу-то не сказали? Не знали еще? Впрочем, по тем снимкам опознать было решительно невозможно…
— Понадобилось время, чтобы установить личности погибших, получить прижизненные портреты… Я же говорю: заела текучка. Но как только дело начало проясняться, я прямо к вам. Вы уж не обессудьте, что без звонка.
— Забудем об этом. Теперь понимаю, что вас привело. Я, признаться, поначалу хотел от ворот поворот дать, но когда назвали вашу фамилию, передумал.
— И правильно поступили. Ссориться с прокуратурой — последнее дело.
— Э, Федор Поликарпович, туг вы ошибаетесь, батенька, — махнул рукой Серов. — Как говорится, мой дом — моя крепость. Кого угодно наладить могу, ищите потом управу. Как выражается мой внук, в гробу я видал вашу прокуратуру. Коррумпирована почище милиции и чиновничества, вместе взятых, да еще и сугубо реакционна. Знаю, что говорю! Считайте, что для вас сделано исключение. Личное знакомство и референции уважаемых персон как-то обязывают.
— Это вы верно по поводу крепости. Глубоко эшелонированная оборона. Я сперва удивился, но теперь понимаю: наркомания — не шутка. Впрочем, вы говорите, что у вас не психодиспансер?
— Наркомания, как таковая, меня не интересует. Мы отбираем для изучения только лиц с отчетливо выраженным комплексом проскопии.
— Как вы сказали, профессор?
— Проскопии. Так называют способность, зачастую мнимую, предвидеть будущее. У Ольги и Виктора она была достаточно развита.
— Как же вы вышли на них?
— Для подбора подходящего контингента у нас существует специальная служба. Я не вдаюсь в мелочные подробности. К нам поступает много людей, но отсев очень жесткий. Редко кому удается пройти все тесты.
— Они, значит, прошли — Ольга с Виктором?
— Безусловно. Жаль, что не хватило выдержки и терпения. Мы не только стараемся облегчить общее состояние, но и заботимся о своих подопечных. Отлично, по нынешним временам, платим, обеспечиваем полноценным питанием, предоставляем жилплощадь. Извините за шаблонный язык, но это чистая правда… Благотворительность тут ни при чем. Просто элементарная забота об испытуемых. Исключительно для пользы дела.
— Побегов, значит, не опасаетесь?
— Чего-чего?.. Помилуйте, голубчик! Никого насильно не держим. Не нравится — ступай на все четыре стороны.
— Зачем же тогда столь впечатляющая система защиты? Одни лифты чего стоят.
— Лифты? Нет у нас никаких лифтов.
— А камеры эти, вроде кабин со стальными створками? Неужели только для дезинфекции?
— Не только. Вы хоть знаете, где находитесь, уважаемый следователь?
— Пытаюсь понять.
— Ах, только пытаетесь!.. Мы, между прочим, тут генной инженерией занимаемся. Согласно международным правилам, это предполагает высшую систему защиты. В экстраординарных случаях, с нами, надеюсь, ничего подобного не произойдет, уничтожению подлежит вся лаборатория.
— Вместе с людьми?
— Не исключено.
— Сурово.
— На атомной субмарине не легче. Ничего не попишешь: профессиональный риск.
— А чем еще занимается ваше акционерное общество? Если не секрет?
— Разумеется, секрет, но в разумных пределах я готов удовлетворить ваше любопытство. Что, собственно, вас интересует?
— Прежде всего, дырки в черепах, — Бобышкин решил пойти ва-банк. — Надеюсь, они получены не в этих стенах?
— Как прикажете вас понимать? Прямое обвинение или неудачная шутка?
— Ни то ни другое, — покачал головой Федор Поликарпова. — Глас вопиющего в пустыне, профессор. Прошу вашей квалифицированной помощи. Если помните, я еще в прошлый раз задавался вопросом об эксперименте. Теперь же тем более эта мысль не выходит из головы. Войдите в мое положение… Вы же сами только что назвали свой временный контингент испытуемыми? В чем заключаются испытания?
— На этот счет можете не беспокоиться. Мы не занимаемся хирургией. Ни трепанации, ни вживления электродов. Остальное вас не касается.
— Но кто-то ведь произвел трепанацию?
— Ищите и обрящете. Тут я вам не помощник. Не потому, что не хочу, а потому, что не знаю. От нас они ушли живыми-здоровыми. По меньшей мере в лучшем состоянии, чем поступили, — поправился Серов. — История болезни — объективное тому подтверждение. Хотите ознакомиться?
— Будьте настолько любезны.
— Тогда подсаживайтесь к монитору.
Серов набрал код и вывел на экран историю болезни Ольги Маслюковой. Все, как положено: анализы, заключения врачей-специалистов, процедуры, лекарства. Выписка недели на две предшествовала дате смерти, установленной экспертизой. Написать, разумеется, можно все, что угодно, особенно на компьютере, но что есть, то есть.
Не порадовала находками и вторая история. Разве что в анамнезе Виктора значился залеченный сифилис. Об экспериментах над пациентами не упоминалось и словом.
— Для этого существует лабораторный журнал, — объяснил Серов, — но это сугубо конфиденциальная информация.
— Секрет фирмы?
— Если угодно.
— Коммерческий?
— В том числе и коммерческий.
— «Светосила» — закрытое акционерное общество. Как-то не вяжется с научными исследованиями, а у вас еще и бесплатный медицинский стационар со всеми онерами… Вам не кажется?
— Вы плохо знакомы с современными условиями. Как и многим, нам приходится выживать. Средства на науку и медицинское обслуживание как раз и дает коммерция.
— И чем, простите, торгуете?
— Самым ценным товаром, уважаемый Федор Поликарпович, — информацией.
— Нельзя ли чуть конкретнее?
— Нельзя, но если очень хочется, то можно. Вам ведь хочется?
— Не скрою. Помнится, вы даже обещали показать кое-что интересное.
— Мы, кажется, говорили тогда о призраках?
— Совершенно справедливо. Кража препаратов в Институте мозга, тень Цюрупы и вообще фарс-гиньоль…
— Не спешите с выводами, Федор Поликарпович, все намного серьезнее, чем вам кажется… Впрочем, смотрите сами, — Серов ввел новый диск и, поиграв клавишами, спроецировал на экран изображение знакомого по фильмам кремлевского кабинета. За длинным, покрытым зеленым сукном столом, где обычно располагались члены политбюро или победоносные маршалы, сидели лицом к лицу Сталин и Гитлер. Изображение было четкое и создавало полную иллюзию документальной съемки. Когда же последовательно появились звук и цвет, сцена приобрела все приметы телевизионной передачи в прямом эфире, о чем свидетельствовала и сегодняшняя дата в нижней части кадра и мелькающие цифры бегущих мгновений. Реальные Гитлер и Сталин никогда не встречались. Случись такое на самом деле, они не обошлись бы без переводчиков. Эти же оживленно болтали с глазу на глаз, причем разговор шел попеременно на немецком и русском языке с характерными особенностями произношения и манеры. Зрелище не выдерживало никакой критики с позиций исторической правды, но картина была настолько реальна, что холодела кровь. Детство Бобышкина пришлось на войну и первые послевоенные годы. Он видел живого Сталина на мавзолее и хорошо помнил, как цепенела Можайка, когда по шоссе пролетал кортеж черных лимузинов. Пережитые страх и восторг всколыхнулись в нем едва ли не с прежней силой.
