Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник)
— Откуда я знаю. Фрэнк, а у меня рубашки нет.
— Я тебе одолжу футболку, пока не купишь. А ты посмотри на третий пункт и сделай выводы.
— А что такое? — Джим перечел объявление.
— Ты бы пошел и подлизался к биологу, может, он возьмет Виллиса.
— Что? — Джим просто не связал параграф о домашних животных с Виллисом, он не думал о Виллисе как о животном. — Нет, Фрэнк, я не могу. Он будет ужасно несчастен.
— Тогда отправь его лучше домой, и пусть твои о нем позаботятся.
— Не стану я этого делать. Не стану! — заартачился Джим.
— Что ж ты тогда будешь делать?
— Не знаю. — Джим призадумался. — А ничего. Просто буду его прятать. Хоу не знает даже, что он у меня есть.
— Ну… может, и пройдет, если никто не заложит.
— По-моему, наши парни на это не способны.
Они вернулись к себе и попытались смыть узоры с масок — нельзя сказать, чтобы с большим успехом: краска въелась в пластмассу, и друзьям удалось только размазать ее. Тут в дверь заглянул ученик по фамилии Смайт.
— Почистить вам маски?
— Ничего не выйдет, краска не отмывается.
— Я слышу это уже в энный раз. Но по доброте душевной, из желания послужить людям я покрашу ваши маски в естественный цвет — четверть кредитки за маску.
— Я так и знал, что тут подвох, — сказал Джим.
— Не хотите, как хотите. Давайте решайте быстрее, клиенты ждут.
— Смитти, ты способен продать билеты на похороны собственной бабушки, — И Джим достал четверть кредитки.
— Это идея. Как думаешь, по сколько брать за билет? — Смайт достал жестянку, кисточку и быстро закрасил смелый орнамент Джима коричневато-оливковым лаком, точно под цвет маски. — Ну вот! Через пару минут высохнет. А ты как, Саттон?
— Давай, кровопийца.
— Так-то ты отзываешься о своем благодетеле? У меня в женской школе важное свидание, а я тут трачу драгоценное субботнее время, выручая вас. — И Смайт столь же быстро обработал маску Фрэнка.
— Вернее сказать, сшибаешь денежки для свидания, — заметил Джим. — Смитти, что ты скажешь насчет хитрых правил, которые придумал новый шеф? Покоримся или поднимем вой?
— А зачем поднимать вой? — Смайт собрал свои орудия. — На всем можно сделать бизнес, стоит только приложить мозги. Когда вы в затруднении, обращайтесь к Смайту — обслуживаем в любое время.
Он задержался на пороге.
— А про билеты на похороны никому не говорите, а то бабушка захочет урвать долю, пока не померла. У старушки на это большой нюх.
— Фрэнк, — сказал Джим, когда Смайт ушел, — не нравится мне этот парень.
— Зато он нас выручил, — пожал плечами Фрэнк. — Давай отметимся, пусть нас вычеркнут из черного списка.
— Давай. Он мне напомнил, как док говорил: какой закон ни прими, он всегда открывает новую лазейку для мошенников.
— Не обязательно. Пошли.
У кабинета директора стоял длинный хвост, и очередных впускали по десять человек. Хоу быстро осмотрел их маски и перешел к нотации.
— Надеюсь, юные джентльмены, это послужит вам не только уроком аккуратности, но и уроком внимания. Если бы вы прочли сегодня объявление, то подготовились бы к инспекции. Что до самого нарушения, я хочу, чтобы вы поняли: дело здесь не только в детских, дикарских рисунках на ваших средствах защиты, как ни безобразна подобная живопись сама по себе. — Он помолчал, чтобы убедиться, что его слушают. — Нравы в колониях вовсе не обязательно должны быть грубыми и вульгарными. Как глава этого учебного заведения, я намерен искоренить все пороки, внедренные в вас домашним воспитанием. Главная цель воспитания, если не единственная, — это созидание характера, а характер создает только дисциплина. Считаю, что я как нельзя лучше приспособлен для этой задачи. Перед тем как прибыть сюда, я двенадцать лет преподавал в военной академии в Скалистых горах. Это превосходнейшая школа — школа, которая выпускает мужчин.
Он снова остановился — то ли перевести дыхание, то ли дать слушателям проникнуться своей речью. Джим пришел сюда только затем, чтобы у него со спины сняли ярлык нарушителя. Однако высокомерие директора и особенно его высказывание о колониальном доме как об источнике дурного воспитания в конце концов вывели Джима из терпения.
— Мистер Хоу, — сказал он.
— Да? Что такое?
— Здесь не Скалистые годы, а Марс. И не военная академия.
Изумление и гнев мистера Хоу были столь велики, что в какой-то момент казалось: не то он совершит рукоприкладство, не то его хватит удар. Затем он овладел собой и процедил сквозь зубы:
— Ваша фамилия?
— Марло, сэр. Джеймс Марло.
— Было бы намного лучше для вас же, Марло, если бы здесь была военная академия. Остальные могут идти. Воскресные привилегии восстановлены. Марло, останьтесь.
Когда все вышли, Хоу сказал:
— Марло, нет на свете ничего отвратительнее наглого, неблагодарного, не знающего своего места юнца. Вы получаете прекрасное образование исключительно благодаря Компании. И вряд ли вам пристало дерзить людям, которых Компания поставила наблюдать за вашим обучением и содержанием. Вы сознаете это?
Джим молчал. Хоу сказал резко:
— Ну же! Говорите, юноша, признайте свою вину и извинитесь. Будьте мужчиной!
Джим продолжал молчать. Хоу побарабанил пальцами по столу и наконец сказал:
— Очень хорошо, ступайте к себе и обдумайте свое поведение. До понедельника у вас будет достаточно времени.
Когда Джим вернулся к себе, Фрэнк восхищенно покачал головой.
— Ну и отчаянный же ты парень.
— Надо же было кому-то сказать ему.
— Да уж, надо. Каковы же твои дальнейшие планы? Перережешь себе горло или уйдешь в монастырь? Старый Хоу теперь будет постоянно держать тебя на мушке. Прямо небезопасно стало жить с тобой в одной комнате.
— Какого черта, Фрэнк! Если ты так на это смотришь, поищи себе другого соседа.
— Тихо, тихо! Я тебя не брошу, буду с тобой до конца. «И с улыбкою мальчик мертвым упал». Я рад, что ты ему все высказал. У меня не хватило бы смелости.
Джим бросился на койку.
— Не думаю, что смогу долго здесь выдержать. Я не привык, чтобы меня шпыняли и издевались надо мной ни за что ни про что. А теперь я буду получать двойную дозу. Что делать?
— А пес его знает.
— Здесь было так хорошо при старом Штуби. Я думал, мне здесь будет просто здорово.
— Штуби был молодец. Но что же остается, Джим, кроме как заткнуться, проглотить пилюлю и надеяться, что он забудет?
— Слушай, никому ведь это не нравится. Может, если мы объединимся, он сбавит ход?
— Вряд ли. Ты единственный, у кого хватило духу высказаться. Даже я и то тебя не поддержал, хотя согласен с тобой на сто процентов.
