Геннадий Прашкевич - Костры миров (сборник)
В лагере я так и объявил:
– Завтра, Серп Иванович, заглянем с тобой в Львиную Пасть!
– Ты что, начальник? – удивился Сказкин. – Ты где, начальник, найдешь тут льва?
Я ткнул пальцем в зазубренный гребень кальдеры:
– Видишь? Туда и полезем завтра.
– Это же в гору! – обиделся Серп Иванович.
– Дело есть дело! – отрезал я.
А завистливый Агафон вздохнул:
– Пруха пошла тебе, Серп. Я, считай, полжизни провел под этой горой, а умру и не узнаю, что за нею лежит.
– Тоже мне пруха! – презрительно хмыкнул Сказкин, и я ему посочувствовал.
В самом деле, будь у Серпа Ивановича другой характер, он, возможно, до сих пор плавал бы по всем морям мира, а не сидел со мной на пустом острове.
Но случилось однажды так.
После почти двухлетнего отсутствия явился Серп Иванович в родное Бубенчиково. «Вот, причаливаю! – заявил он жене. – Все решил бросить, буду счастливо дома жить. Навсегда, значит, к тебе причаливаю». Но Елена Ивановна Глушкова, уже бывшая Сказкина, о чем он тогда еще не знал, так ответствовала: «Да нет уж, Серп. Ты давай плыви дальше, ищи свой причал. А я уже давно причалила. К нашему участковому».
Милиционера, носившего фамилию Глушков, Серп Иванович трогать не стал, но пуховики и перины, вывезенные им из Канады, самолично распылил мощным бельгийским пылесосом, а сам пылесос посек миниатюрным, но вовсе не декоративным малайским топориком.
Хорошего мало.
По ходатайству участкового визу Серпа Ивановича напрочь закрыли.
Тогда Серп Иванович и покинул Бубенчиково, стремясь на знакомый восток, к океану.
Свободу узникам Гименея!
Душная ночь.
Душное утро.
Гигантские, в рост человека, душные лопухи. Над лопухами белое душное небо, ссохшееся, как рыбий пузырь.
На шлаковых откосах кальдеры мы еще могли утирать лбы, но в стланике лишились и этого некрупного преимущества – стланик, как капкан, захватывал то одну ногу, то другую.
– Ничего, – подбадривал я Сказкина. – Скоро выйдем на каменный склон, пойдем вдоль берега. Там ходить легче. Пару часов туда, пару обратно, к пяти, точно, вернемся.
– Да ну, к пяти! – не верил Сказкин. – Мы еще на гребень не поднялись.
– Тушенку взял? – отвлекал я Сказкина от мрачных мыслей.
– Зачем, начальник? Сам говоришь, к пяти вернемся.
– А фал капроновый?
– Зачем, начальник?.. – начал Сказкин, но осекся на полуслове.
Прямо перед нами, вверх по растрескавшимся, грозящим в любой момент обрушиться каменным глыбам, в диком испуге промчался, косолапя и даже подвывая, довольно крупный медведь-муравьятник. Перед Тем как исчезнуть в зарослях бамбуков, он на мгновение приостановился и перепуганно подмигнул нам сразу обоими глазками.
– Что это с ним?
– А ты посмотри! Ты посмотри, начальник!
Я обернулся к воде.
На сырой гальке, грязной от пены набегающего наката, на растревоженной, взрытой недавней борьбой сырой гальке, здесь и там валялись останки порванного на куски сивуча. Судя по белесым шрамам, украшавшим когда-то шкуру зверя, это был не какой-то там сосунок, а нормальный, видавший виды взрослый секач, с которым, как с коровой Агафона, не стал бы связываться никакой медведь-муравьятник.
– Начальник… – почему-то шепотом позвал Сказкин.
Не слушая его, я бросил рюкзак на камни и сделал несколько шагов к месту побоища.
– Не ходи, не ходи к воде!
– Почему, черт побери?
– Ты же видишь!
Плюнув в сторону Сказкина, я забрался на каменистый мысок и наклонился над взбаламученной водой.
Правда… ничего особенного я не увидел.
Какие-то мутноватые пленки, отблески, смутные водоросли, посеребренные пузырьками воздуха… Что-то вроде шевельнулось там в глубине… Что-то неясное… Смысла нет определять такое словами…
Я отпрянул.
Наверное, обломки судна, подумал я.
– Начальник, – издали умолял Сказкин. – Вернись. Не надо ходить к воде, начальник, не надо. Я точно, клянусь, видел рыбу. Большую. Точно видел, не вру!
Глаза у Сказкина отдавали легким безумием.
От его шепота, от смутных кружащих голову бездн, от странных отблесков в водной бездне спину мне тронул дикий холодок.
– Идем, начальник!
Пусто.
Тревожно.
Вверх не вниз, сердце не выскочит.
Отдышались мы уже на плече кальдеры. Ловили запаленными ртами воздух, старались не глядеть друг на друга. Если Серп и правда видел несколько дней назад большую рыбу, на гребень кальдеры за нами она все равно не полезла бы. Чего, правда, испугались?
И все же…
Сивуч!
Не какая-то там дворняга, а опытный секач! Кто его так?
Осмотревшись, Сказкин пришел в себя.
– Смотри, начальник, – сказал он мне, – вот я весь нервный стал, а все равно красиво.
Он имел в виду пейзаж, представший перед нами.
Гигантские вертикальные каменные клешни мысов почти смыкались на островке Камень-Лев, одиноко торчащем в узком проливе. Островок действительно походил на гривастого льва. Это сходство так потрясло Сказки на, что он окончательно пришел в себя:
– К пяти вернемся, скажу Агафону – козел! Жизнь прожил, козел, а красивых видов не видел!
Осуждающе покачивая головой, Сказкин сел в сухую траву и перемотал портянки. Покатые плечи Серпа Ивановича быстро двигались, – как слабые чешущиеся задатки будущих крыльев. К Львиной Пасти, налюбовавшись ею, Сказкин теперь сидел спиной. К пейзажу, каким бы он ни был впечатляющим, Серп Иванович уже привык. Кальдера Львиная Пасть его больше не интересовала. Из-под приставленной к низкому лбу ладони Серп Иванович высматривал вдали домик Агафона Мальцева.
– Сидит сейчас, гад, чаи гоняет, а на участке, ему вверенном, крупное зверье давят, как клопов. Непорядок!
Он сплюнул и придирчиво глянул на меня:
– У нас, в Бубенчиково, кот жил: шерсть стопроцентная, драчлив, как три пьяных грека, кормить его – собаку бы перерос. Так и он все больше по мышкам, по птичкам, ну там курочку задерет. Но не сивуча, начальник! Никогда бы он не стал кидаться на сивуча!
– Да ну, – сказал я. – Ты хвастался, что зрение у тебя телескопическое. Вон там… Взгляни… Видишь?.. На той стороне кальдеры… Там что-то лежит?..
– Рыба! – завопил Сказкин, вскакивая.
– Какая, к черту, рыба? Чего это она на берегу? Да и не бывает на свете таких рыб.
Я не верил собственным глазам. В это невозможно было поверить!
– Да рыба это! – надрывался Серп Иванович.
– А чего же лежит на берегу?
– А я знаю?
Он опять приложил ладонь ко лбу:
– А может, змей?..
И восхитился:
