Михаил Савеличев - Черный Ферзь
— Шутите? — предположил Сворден Ферц.
— Ага, — невесело подтвердил Господь-М. — У нашего брата весьма специфическое чувство юмора. Охотничье одиночество как-то не располагает удачно шутить. Следуя моей гипотезе и учитывая сколько экземпляров всяческих тварей украсило стены моего дома и пополнило коллекции музеев, где ваш покорный слуга имеет честь состоять honoria causa, мой ментососкоб должен походить на спектр какой-нибудь М-звезды.
Господь-М помолчал и продолжил гораздо менее ерническим тоном:
— Я уж не говорю о каком-нибудь специалисте по спрямлению чужих исторических путей, чья работа обязывает не разбираться, кто прав, а кто виноват, а просто успевать первым.
— Успевать первым — грязная работенка, — согласился Сворден Ферц.
— На любителя, — добавил Господь-М. — С холодной головой, чистыми помыслами и горячим сердцем. Да?
— Наверное, — Сворден Ферц выпрямился. В суставах захрустело. Проклятая старость.
Стрекозы еще беспокойнее закружились над тушей. Откуда-то прилетела туча мелкой мошкары и зависла над парящей миазмами падалью, закручиваясь множественными спиралями.
Свордену Ферцу показалось, что земля под ногами зашевелилась. Ему немедленно представилась живописная картинка червей и личинок, устремившихся по подземным ходам к разгорающемуся пиршеству.
Он смотрел на мертвое тело и почти не испытывал отвращения. Наоборот, после слов Господь-М он не то, чтобы поверил, кехертфлакш, или вдохновился столь безумной идеей, но ощутил, помимо собственной воли, толику родства с бесстыдно гниющей у него на глазах зверюгой. Как если бы их и впрямь связывала некая нить понимания с привязанным к ней колокольчиком, чей перезвон предупреждал о чудовищной сложности мира, где даже самые надежно доказанные практикой теории — всего лишь теории, и надо находиться в постоянной умственной готовности опровергнуть их.
Что там толковал крошечный человечек с огромным карабином об анти-эго? А если и впрямь человек, подвергшийся вивисекции Высокой Теории Прививания, этого самонадеянного упования на излечение онтологической поврежденности образа человеческого, именуемого в религиозном просторечии первородным грехом, если и впрямь такой человек обретает собственного темного двойника, не живого, конечно же, а, подобно лежащей перед ними падали, гниющего и смердящего?
Сквозь какие отдушины вселенского добра виртуальные миазмы могут проникать в мир? Где расположена та черная дыра Высокой Теории Прививания человечества, обросшая «волосами» потенциального зла, которое распространяется по ойкумене, кутаясь в тоги высшей справедливости или облачившись в серебристые панталоны одинокого конквистадора множества обитаемых островов?
— Охота почитается занятием если и не заслужившим всеобщего осуждения, то, по крайней мере, не признаваемым за род деятельности, о котором говорят в приличном обществе, — сказал Господь-М, взяв карабин наизготовку.
Выставив одну ногу вперед, он все равно являл собой пример фигуры, находящейся в состоянии крайнего неравновесия. Казалось, дунь в полагающемся направлении ветерок, и человечек с карабином у плеча качнется вперед и в лучшем случае уткнется дулом в землю, а в худшем — завалится еще и на бок, придавленный сверху своим Естествопытателем.
Промежуток между ствольной насадкой и боком падали то сокращалось, то увеличивалось. Поскольку Господь-М замер неподвижно, с особой очевидностью становилось понятно — туша «дышала», распираемая изнутри газами.
Он этого не сделает, решил про себя Сворден Ферц. Вместе с тем, где-то на задворках столь беспочвенной уверенности упрямо свербило: «Сделает. Еще как сделает!»
Сворден Ферц завороженно наблюдал как амплитуда «дыхания» падали сокращается, приближаясь к тому пределу, что разделял кончики пальцев Творца и его творения на знаменитой фреске.
— Вы хорошо держитесь, — вдруг сказал Господь-М, яростно осклабившись, будто у него на мушке находился не готовый взорваться от внутреннего давления труп, а готовый к прыжку опаснейший хищник. — Обычно в таких случаях бегут. Или требуют объяснений.
— Я требую объяснений, — сказал Сворден Ферц.
— Получите, — пообещал Господь-М. — Но позже. Времени нет.
Выстрел. Глухой. Почти не слышный за шумом лугоморья.
Вихрь лазоревых стрекоз, заполнивших все вокруг, бьющих по лицу нежными ломкими крыльями.
Протяжный стон падали, наконец-то освобожденной от тяжкого бремени гниения.
Удар, будто некто шлепнул по лицу всей пятерней — высокомерно, презрительно.
Предупредительное карканье оставаться на месте, ибо все уже кончено, необратимый поступок свершился, инерционную машину мира вспять не повернуть.
И острейшее желание ослушаться, шагнуть к распростертому телу, приблизить ухо к окровавленному рту, перехватить последнее послание городу и миру.
Женщина за столом продолжала страшно кричать. Поначалу Сворден Ферц никак не мог сообразить, что же такого жуткого кроется в ее вое, а потом до него дошло. Когда на твоих глазах убивают возлюбленного, пусть и бывшего, то не пристало выть с размеренностью и механическим равнодушием ревуна, предупреждающего корабли о близких скалах в бушующем море. Наверное, так дети изображают сирену экстренной помощи, играя в спасателей или следопытов, — раскрыв рот, скорчив от усердия потешную рожицу, заткнув себе уши, чтобы пронзительным криком с подобающими переливами не оглушить ненароком самого себя.
Пульс угасал. Держа пальцы на сонной артерии распростертого на полу человека, Сворден Ферц посмотрел на женщину.
У него возникло чудовищное ощущение, будто некто чудом подменил живую и очень даже симпатичную женщину на нечто невообразимое, на какой-то грубо и неряшливо слепленный манекен с серым, творожистым лицом, распущенным ртом, в котором разошлись швы, превратив его в безобразную дыру, исторгающую вместо забавной механической песенки ужасающий скрипучий вой, и глазами, точнее не глазами, а мертвыми, тусклыми пуговицами, зачем-то скатившимися к переносице, точно фантош старательно высматривал нечто на кончике собственного носа. Позабытые на столе руки содрогались в приступах пляски святого Витта, как то и полагается на бездыханном трупе получившего окончательный расчет любовника.
— Заткни ее, — каркнул огромный черный человек, продолжая сжимать в огромной мосластой руке пистолет.
Чудовищно воняло порохом и кровью.
Биение артерии прекратилось. Темная лужа продолжала расползаться из-под мертвого тела.
— Заткни ее, — повторил черный человек.
