Франк Шетцинг - Стая
— Но это уже много.
— Однако никто из них не вывел теории, как это связано одно с другим.
— Но мы же теперь знаем, — невозмутимо сказал Йохансон, — что это происки арабских террористов.
— И вы тоже в это верите?
— Нет.
— А что думаете вы?
— Я думаю, что мне понадобится ещё день-другой, чтобы я смог вам это сказать.
— Вы ещё не уверены?
— Не до конца. — Йохансон отхлебнул кофе. — Но это щекотливая тема. Ваш мистер Вандербильт уже пристрелялся к терроризму. И мне нужно прикрытие с тыла, чтобы высказать свои подозрения.
— И кто вам должен его дать? — спросила Ли. Йохансон поставил чашку на стол.
— Вы, генерал.
Её это не особенно удивило. Она помолчала и сказала:
— Но я должна хотя бы знать, в чём вы собираетесь всех убедить.
— Узнаете. — Йохансон улыбнулся. — Заблаговременно.
Ли подвинула к нему скоросшиватель. Там были распечатки факсов.
— Может, это ускорит ваше решение, доктор. Это поступило сегодня в пять часов утра. У нас пока нет целостной картины, и никто не может уверенно сказать, что, собственно, происходит, но я решила, что в ближайшие часы мы введём в Нью-Йорке и прилегающих районах чрезвычайное положение. Пик уже там.
Замаячила зловещая картина следующей серии потопа.
— Вдоль побережья Лонг-Айленда из моря выходят миллиарды белых крабов. Что вы на это скажете?
— Может, у них служебная экскурсия от предприятия.
— Неплохо. И от какого предприятия?
— А что делают эти крабы? — спросил Йохансон, не отвечая на её вопрос.
— Мы ещё толком не знаем. Кажется, то же, что бретонские омары в Европе. Разносят заразу. Как это подходит к вашей теории, доктор?
Йохансон подумал. Потом сказал:
— Есть где-нибудь здесь или в окрестностях герметичная лаборатория, в которой можно исследовать этих животных?
— В Нанаймо. Экземпляры крабов уже на пути сюда.
— Живые экземпляры?
— Были живые, когда их взяли. Зато множество людей умерли. Токсический шок. Этот яд, судя по всему, действует ещё быстрее, чем та водоросль в Европе.
— Я полечу туда, — сказал Йохансон.
— В Нанаймо? — Ли удовлетворённо кивнула. — А когда вы мне скажете, что обо всём этом думаете?
— Дайте мне сутки.
Ли поджала губы и задумалась.
— Сутки, — сказала она. — И ни минутой больше.
* * *
Нанаймо, остров Ванкувер
Эневек, Форд, Оливейра и Фенвик сидели в просмотровом зале института. На экран проецировалась трёхмерная модель мозга кита. Оливейра заранее заложила её в компьютер и пометила те места, где они наткнулись на желе. Можно было осмотреть мозг со всех сторон и виртуальным ножом разрезать его на ломти. Были проведены уже три симуляции. Четвёртая показывала, как субстанция разветвлялась между извилинами мозга тончайшими побегами, которые местами проникали внутрь серого вещества.
— Теория такова, — сказал Эневек, взглянув на Оливейра. — Допустим, ты кухонный таракан…
— Спасибо, Леон. — Оливейра подняла брови, что придало её лошадиному лицу ещё более вытянутый вид. — Ты всегда найдёшь, как польстить женщине.
— Кухонный таракан без разума и творчества.
— Продолжай в том же духе.
Фенвик засмеялся.
— Ты подчиняешься только рефлексам, — невозмутимо продолжал Эневек. — Для нейропсихолога управлять тобой — плёвое дело. Для этого достаточно контролировать твои рефлексы и вызывать их по своему усмотрению. Это как протез. Главное — знать, где кнопка.
— А они не пробовали обезглавить таракана и приставить ему другую голову? — спросил Форд.
— Был такой эксперимент. Одному таракану оторвали голову, другому лапки, а потом соединили их центральные нервные системы. Таракан с головой управлял двигательным аппаратом другого. Простые создания — простые процессы. В другом эксперименте они попробовали нечто подобное с мышами. Трансплантировали мыши вторую голову. Она жила на удивление долго, несколько часов или дней, и обе головы функционировали исправно, но управление сильно осложнялось. Мышь бежала, но не всегда туда, куда первоначально задумала, и через несколько шагов просто падала.
— Фу, гадость, — пробормотала Оливейра.
— Это значит, управлять в принципе можно любым животным. Но чем оно сложнее, тем труднее навязать ему чужую волю. Что ты сделаешь в этом случае?
— Я попытаюсь сломать его волю и редуцировать его до уровня кухонного таракана. У мужчин это срабатывает, если, например, нагнуться перед ними без трусов.
— Правильно. — Эневек улыбнулся. — Поскольку люди и тараканы не так далеко ушли друг от друга.
— Некоторые люди, — заметила Оливейра.
— Все. Хоть мы и гордимся своим свободным разумом, но он свободен лишь до тех пор, пока не нажмёшь на определённую кнопку. Например, на центр боли.
— Это значит, что те, кто разработал желе, должны очень точно знать, как устроен мозг кита, — сказал Фенвик. — Ведь нужно знать, какие центры стимулировать.
— Это можно выяснить, — сказала Оливейра. — Вспомни о работе Джона Лилли.
— Да, — кивнул Эневек, — Лилли был первым, кто имплантировал электроды в мозг животных, чтобы возбуждать центры боли и удовольствия. Он доказал, что можно целенаправленно внушить животному радость или боль, ярость или страх. Обезьянам, заметьте. И это было ещё в 60-е годы!
— Всё хорошо, — сказал Форд, — когда ты кладёшь обезьяну на операционный стол и вживляешь электроды куда хочешь. Но ведь желе внедрялось китам через ухо. Даже если ты загонишь такую штуку в череп кита, откуда тебе знать, что она там распределится нужным тебе образом и… ну, нажмёт на нужные кнопки?
Эневек пожал плечами. Он был твёрдо убеждён, что субстанция в головах китов делала именно это, но не имел ни малейшего представления, как она это делала.
— Может, кнопок не так уж много, — задумался он. — Может…
Дверь открылась, заглянул кто-то из лаборантов:
— Доктор Оливейра? Вас требуют в закрытый бокс. Срочно.
Оливейра оглядела коллег:
— Кто со мной?
* * *
Закрытая лаборатория
Вертолёт Йохансона приземлился около института, когда крабов уже доставили туда. Ассистент долго вёл его по подземным коридорам и открыл тяжёлую дверь под световым табло, предупреждающим о смертельной опасности. Йохансон оглядел учёных и обслуживающий персонал закрытого блока. Он узнал Роше, Эневека и Форда. Оливейра и Фенвик разговаривали с Рубиным и Вандербильтом. Заметив Йохансона, Рубин подошёл и пожал ему руку:
