Сборник - Фантастика, 1987 год
И вот он перед нами: неожиданный мир углубившихся в камень домов и стен с бойницами, глядящими с высоты на блистающую известняком и солнцем дорогу.
– Сейчас я покажу вам кое-что весьма интересное,- сказал наш добровольный гид в поездке по Крыму психиатр В. П. Самохвалов,- может быть, интереснее даже этих древних стен…
Каменистая тропа вывела нас вместе с туристами на одну из городских улиц, хранившую до сих пор следы колес бесчисленных арб. Спускаемся в подземелье. Интерес, пробужденный рассказом экскурсовода, переходит в какое-то благоговение перед этими незамысловатыми и загадочными следами прошлого. В группе воцаряется молчание. Наверное, многие чувствуют то же, испытывают тот же непонятный восторг…
Вдруг тишина прерывается не совсем уместным петушиным криком: кричит вполне солидный на вид, немолодой уже мужчина.
И странно: никого это вроде бы и не удивляет, более того, кто-то подхватывает этот крик, а молодая чета начинает тихонечко потявкивать. Мы невольно присоединяемся к этой вакханалии и с невесть откуда взявшимся озорством тоже начинаем лаять…
Наш гид иронически смотрит на экскурсантов и улыбается.
– Вы знаете,- замечает он,- довольно часто среди посетителей находится человек, который вдруг нечленораздельно кричит в этих пещерах, подражая, например, пению петуха, лаю собаки, мычанию коров или блеянию овец. Нередко, как это было только что среди нас, звукоподражание заражает многих спутников, и подземелье наполняется криками, совершенно не свойственными современным горожанам. А уж если в группе много детей, то приступ животной радости может продолжаться вплоть до посадки в автобус.
Что это? - случайность или влияние какой-то древней силы, проявление неизвестного нам закона?
Разговор наш продолжался на обратном пути и за вечерним чаем. Вот его краткая запись.
Наверное, никто из нас не может просто объяснить, почему мы поддались столь непонятному искушению, сходному с первобытным чувством. А между прочим, здесь нет ничего особенного.
Такое явление сродни обычному эху - кто из нас не кричал в лесу или не пытался услышать отголоски своего “я” в пустой квартире?
А сюсюканье гостей с вашим маленьким сыном? Почему-то солидные люди убеждены, что их исковерканная речь лучше воспринимается ребенком, чем членораздельные и вполне понятные (иногда уже и детям) звуки.
Может быть, это тоже следы седой старины тех первобытных времен, когда простейшие элементы речи неразрывно были связаны с природой, возможно, это невидимый отпечаток, появившийся в нашем сознании еще в начале антропогенеза? Пращуры наши обращались к солнцу и морю с призывами и просьбами, требованиями и мольбами, нередко применяя язык природы: бормотание реки и шелест леса, голоса птиц и зверей. Не оттуда ли традиция звукоподражания природе, ее “оживление” в старинных былинах и песнях?
Многие черты архаического сознания обнаруживаются в искусстве и особенно поэзии. Вот отрывок из Э. Верхарна: Тень как прикосновение щеки Тепла и ласкова. Ветвей печальных слезы Кропят траву сверкающим дождем, На ложе из фиалок тихим сном Забылись ирисы и розы.
Типичное очеловечивание явлений природы в результате сравнения “тень - щека”, “слезы - дождь”, “сон цветов”. Антропоморфизм тени, как второго “я” очень характерен для архаического сознания, а потеря тени приравнивается к утрате души (например, продажа тени в романе А. Шамиссо).
Создается также впечатление, что в определенных условиях у человека просыпается скрытая, родовая память, которая срабатывает как давно забытый рефлекс. Комплекс определенных поведенческих архаизмов проявляется, как только возникает подходящая ситуация, причем большинство только следует примеру индуктора, как это было в Чуфут-Кале, не осознавая даже, что тем самым он пробуждает древнейшие слои языка. Наверное, и сюсюканье с малышом также не всегда только имитация сегодняшней речи ребенка, но иногда и подсознательное воспоминание о подобном этапе в нашей индивидуальной истории.
Как же установить истинность таких предположений?
Наверное, так же, как археолог исследует древность. Реконструкция дает возможность сопоставить осколки прошлого, построить из них целостный облик эпохи. Палеонтолог воссоздает древнего антропоида лишь по фрагменту челюсти, а по характеру черепа скульптор устанавливает лицо давно умершего монарха.
Как по форме позвонка, впрессованного в породу, восстанавливается облик динозавра, так и по отдельным, отрывочным элементам нашего поведения можно реконструировать этапы эволюции человеческого сознания.
Не будем брать для “археологических раскопок” психики такие не всегда достоверные или редко наблюдаемые явления, как несвязный бред, или даже описанное когда-то воспроизведение во сне отдельных слов на хинди русской девочкой, никогда не бывавшей в Индии. Гипнотизерам также приходится встречаться с туманными фразами своих пациентов, которые трудно отнести к их родному языку. Оставим в стороне и явления болезненного бреда, распада речи или поведения, хотя они могли бы иметь значение при реконструкции “архесознания”.
И без этого вполне достаточно оснований думать, что наше сознание хранит память о прошлом не только индивидуального развития, но и длительной биологической, а затем и социальной эволюции. То есть в онтогенезе мозга как-то воспроизводятся узловые моменты его филогенеза. Если это так, то реликты, знаки прошлого нашего сознания должны проявляться в жизни.
На чем зиждется такое предположение?
На том, что исторический подход является единственно плодотворным для анализа человеческого сознания.
В сущности, сознание является продуктом общественно-исторического развития, а это означает, что в сознании и поведении людей могут проявляться признаки различных стадий общественно-исторического развития.
В применении к задачам разведки “архесознания” (может быть, точнее “протосознания”?) любая знаковая ситуация, в частности элементы поведения или высказывания, включает комплекс моторики (мимика, слова), объект, на который направлен знак (угрозы, защиты и пр.), и интерпретацию (объяснение причины поведения или слова). Специалисты считают, что определенные знаковые системы могут быть привязаны к конкретным нейрофизиологическим механизмам и даже мозговому субстрату. По существу, впервые семиотический метод при анализе психики применил советский психолог Л. С. Выготский, который считал, что реконструкция ранних форм психики возможна на основе выделения пережиточных черт, архаизмов, которые сохраняются в психике современного человека.
