Владимир Немцов - Счастливая звезда (Альтаир)
Афанасию Гавриловичу так понравился Димкин карманный телефон, что он только им и пользовался. Телефон работал прекрасно, и где бы Афанасий Гаврилович ни находился, он был постоянно связан с лагерем, откуда, через специальный радиоузел, мог говорить со всеми наблюдательными пунктами и производственными группами.
Журавлихин томился, вроде Левки. Нельзя же по десять раз в день проверять абсолютно надежно работающие аппараты. А другого дела не было. Впрочем, его не было и у физиков, и у геологов, у кинооператоров, у всех специалистов, которые закончили подготовку аппаратуры и сейчас ждали, когда прибудет комиссия Академии наук.
Нетерпеливое волнение Усикова передавалось и его друзьям. Он суетился, бегал, сверкая голыми пятками в рваных тапочках. Здесь, на каменистых склонах, погибли уже две пары. Острые камни прорезали подошву, носки протирались. Купленные Митяем бумажные брюки запестрели как бы нарисованными уголками, Левка зашивал дырки, торопливо и неумело, через край, черными толстыми нитками.
Митяй придирчиво проверял телевизор. Достал у телевизионных техников три запасных аккумулятора, на всякий случай выпросил несколько радиоламп и успокоился. В тени деревьев, на свежем воздухе, так хорошо спится!
Но это смотря кому. Журавлихин, например, не уснет. Он по-прежнему думает о жизни, мучается, старается осмыслить по-своему некоторые поступки знакомых и друзей. Так ли надо жить? Вчера об этом был разговор с Багрецовым и Зиной. Вспомнили Афанасия Гавриловича, он правильно определил, в каких случаях человек может пойти на риск: защита родины, спасение жизни, бывали случаи, когда комсомольцы бросались в огонь, спасая колхозный скот, вступали в борьбу с волками. Всем известен героизм советских людей в борьбе со стихией, лесными пожарами, наводнениями. Во имя славы родины летчики совершали трудные перелеты. Во имя науки и блага человечества ученые поднимались в стратосферу, опускались на морское дно, прививали себе страшные болезни…
Разговор был откровенный. Зина, вероятно из скромности, — как-никак, а речь шла о ее поступке, — доказывала, что защита чести Багрецова здесь играла меньшую роль, чем стремление к справедливости. Нельзя было допустить торжества «черной радости» Толь Толича.
После безрезультатного спора с друзьями Женя обратился к Афанасию Гавриловичу и спросил, правильно поступила Зина или нет.
— Да что вы, батенька! — Набатников высоко поднял брови, рассмеялся. Ведь это дело тонкое. Нельзя каждый поступок, подсказанный сердцем, втиснуть в правила для пассажиров.
Он взял Журавлихина за плечи и доверительно сказал, что ему думается так: при оценке любого, пусть даже мелкого, поступка надо бы поглядеть на него с высоты нашего великого завтра, тогда можно задать себе вопрос: на пользу, мол, это человечеству или нет?
Женя попробовал оценить Зинин поступок именно с этих высоких позиций, пришел к выводу, что она не могла поступить иначе, и тут же спросил:
— А правда, что Зине от вас досталось?
Набатников хитро улыбнулся.
— Ну, не без этого. За одно — честь и хвала, а за другое взыщем. Вы главного не заметили, Женя… — И он заговорил о том, какими изумительными становятся наши советские люди, какими совершенными. — Живой пример — Зина. Она не может спокойно говорить о Медоварове, хотя лично ей он ничего плохого не сделал. Человек как человек, с недостатками. И она их не прощает.
— А вы? — в упор спросил Журавлихин, но не смутился: это разговор товарищей.
— Тоже не прощаю, — коротко ответил Набатников, подумав, что в данных условиях не совсем удобно обсуждать моральные качества своего помощника. Здесь он является непосредственным начальником как Жени, так я его друзей.
На место будущего взрыва прилетел Пичуев. Институт, где он работал, и, главное, Академия наук придавали особое значение готовящейся телевизионной передаче. Это пока первый опыт, но скоро должны быть организованы передачи из других мест. А сейчас необходимо учесть все особенности нового применения телевидения.
Вячеслава Акимовича всегда тянуло к показу достижений нашей науки, и он считал, что телезрители будут благодарны за такие увлекательные программы. Среди радиослушателей пользуется успехом передача «По театрам и концертным залам Москвы». А почему бы не организовать телевизионную передачу «В научных институтах страны»? Сейчас это становится возможным. Для начала телезрители, правда, пока еще немногие, могут увидеть результат работы одного из институтов — атомный взрыв, вскрывающий недра. Скоро таких зрителей будут десятки миллионов. Помимо кабельных и радиорелейных линий, связывающих города, вполне возможно, что не один диск, а несколько летающих зеркал поплывут над страной. Тогда для телевидения исчезнут расстояния.
Студенты были особенно рады Вячеславу Акимовичу. За это время у них накопилось множество всяких технических вопросов; трудно осваивалась новая оптика, антенна оказалась малоэффективной. Помощь опытного инженера была очень кстати. Но это дело пятое. Главное то, что «Альтаир» признан не какими-нибудь студентами-биологами, а специалистами телевидения и кое-кем из видных представителей Академии наук. Наряду с профессиональной аппаратурой будет работать и «Альтаир». Честь не маленькая для ребят.
Сразу же после того, как Пичуев осмотрел и одобрил подготовительные работы студентов, они потащили его знакомиться с Зиной. Вполне естественно — друг и чуть ли не самый знаменитый человек в лагере.
А у Зины страшно ныла нога, не могла пошевелить ею, поэтому в знакомстве с московским инженером никакого удовольствия не было. Вот уж не вовремя эти визиты вежливости!
Когда вместе с Пичуевым друзья покинули палатку, Зина туго затянула тяжелый узел волос, вытащила из-под подушки карманное зеркальце и посмотрела на свое осунувшееся, бледное лицо. «Что он нашел хорошего? — спрашивала Зина, хмурилась и злилась на себя. — Глупо получается и уж очень по-бабьи. Взглянул человек повнимательнее, и ты уже растаяла. И Виктор смотрел так же… Все одинаковы. Все».
Зина уткнулась в подушку и лежала так долго-долго. Встреча с московским инженером словно опалила ее, заставила вспомнить и волжские берега, и все, что вспоминать не хотелось.
Как бы люди ни вышучивали «любовь с первого взгляда», Пичуев вскоре убедился, что она все-таки существует. Раньше он думал о такой внезапной любви с усмешкой — в сказках и не то еще бывает. Конечно, юнцам она незнакома, разве Лева Усиков может отличить призрачную любовь от настоящей? А Вячеслав Акимович не сомневался, что любовь его к Зине настоящая, просто потому, что другой у него никогда не было и ему не восемнадцать лет. Значит, ошибка невозможна.
