Николай Симонов - Солнцеворот
— Как об этом сказать детям? Мелисса уже что-то понимает, — отчаянию Марго не было предела.
— Пока ничего об этом не говори. Со мной прибыла молодая женщина из Ротона, которая, я надеюсь, сможет заменить им мать, — не очень уверенно сказал Павлов, чувствуя, как на глаза его наворачиваются слезы.
По дороге в свои покои Павлов решил окунуться в открытом бассейне, вода в который поступала по керамическим трубам из горячего минерального источника. В бассейне уже кто-то купался.
— Кто здесь? — спросил он.
— Это я, Гюзель, — услышал он голос своей любимой постельной служанки.
— Где мое полотенце, халат и шлепанцы?! — рассердился Павлов.
— Ой! Я сейчас все принесу! — испугалась служанка, вылезла из бассейна и, не обтираясь, сверкнув ягодицами, побежала во флигель.
Павлов рассмеялся, разделся и полез в бассейн, выложенный мраморными плитами. Немного поплавав, он почувствовал себя отдохнувшим и решил выбираться. Гюзель обтерла его полотенцем и накинула ему на плечи халат. В таком виде он вошел в свою спальную комнату, освещенную восковыми свечами, скинул халат и повалился на широкую кровать. Гюзель забралась ему на спину, полежала, согревая своим теплом, и принялась делать массаж, по ходу дела рассказывая ему всякие сплетни и небылицы. В общем, все, как обычно.
В спальную комнату без стука вошел главный евнух, ведя с собой за руку новенькую наложницу, укутанную с головы до ног черно-белым шелковым покрывалом. Когда наложница сбросила с себя одежду, Павлов с облегчением вздохнул: это была не Сара Гудвин. Но с наложницей надо было что-то делать, и Павлов приказал Гюзель накрыть стол для угощения гостьи фруктами, халвой, печеньем и сладким вином. Пока Гюзель хлопотала по хозяйству, Павлов наложницу успел хорошо рассмотреть и, естественно, познакомится. Новенькой наложнице на вид было лет 16–18. Она была стройная, но не худая, кожа скорее очень смуглая, но не черная, губы толстые, но не безобразные, грудь высокая, кружки сосков темно-коричневые. Как Павлов и предполагал, девушка принадлежала к племени черных аратов, и когда он с ней заговорил на ее родном языке, так обрадовалась, что даже расплакалась.
— Мое настоящее имя Мартышка, а не Марта, и у меня из попки часто вылезают червячки, — простодушно призналась юная аратка, и черный цвет ее лица стал еще гуще.
— Ничего страшного. Мы тебя вылечим. А танцевать ты умеешь? Танец Антилопы завтра во время обеда перед моими гостями исполнить сможешь? — спрашивал Павлов, усаживая ее себе на колени.
— Это мой любимый танец! — воскликнула наложница и осторожно укусила его за мочку уха, — не больно, а скорее щекотно.
На этом, собственно говоря, все ласки и нежности закончились. Гюзель накрыла стол, угостила Марту (Мартышку) тем, что у нее было в ее закромах, а затем отвела в окруженный глухой стеной флигель и передала евнухам.
В ту ночь Павлов спал один и только на рассвете через потайную дверь проник в спальную комнату Клементины, которая его уже ожидала, — как они условились во время ужина.
III
После завтрака Павлов по просьбе Клементины показал ей свой летний дворец, занимавший вместе с садом и виноградниками площадь, эквивалентную 2,5 га. Дворец предстал перед глазами его гостьи огромным лабиринтом. Вокруг парадного двора, подчиняясь системе, которую она пока была не в состоянии уловить, располагались разнообразные по форме и размеру 2-3-х этажные постройки. Оконные проемы в большинстве помещений отсутствовали. Свет проникал сквозь специальные колодцы, проходившие через все этажи и создававшие различную степень освещенности залов. Одни колонны расширялись к верху, а другие к низу.
Стены комнат и коридоров были покрыты бесчисленными фресками и полосами орнамента, чаще всего в виде волны или спиралевидных завитков, напоминающих о близости Байкала и вечном движении воды. Сюжеты фресок рассказывали о жизни обитателей дворца: религиозных церемониях, развлечениях детей, пирах, театральных действах. Фигуры изображались условно: голова и ноги в боковой проекции, а туловище — фронтально. Разделенный на правильные квадраты пол украшали орнаментальные мотивы с изображениями рыб, черепах и дельфинов. Запутанные ходы и выходы, внезапные лестничные спуски и подъемы, непредсказуемые повороты, соседство ярко освещенных помещений с полутемными залами, насыщенные краски настенной живописи — все это напоминало о днях, давно минувших и полузабытых.
— Сколько же этому дворцу лет? — спрашивала его Клементина.
— Лет двести или триста, не меньше. И я полагаю, что дворец построили тогда, когда климат был совсем другой. Так считает Толемей-хан, и я ему верю, — отвечал Павлов.
Насчет климата Толемей-хан нисколько не ошибался. Судя по сохранившимся в саду пальмам и реликтовым деревьям, когда-то климат на Байкале был субтропический. Он и сейчас не был суровым, напоминая Павлову о побережье Черного моря на широте Новороссийска. В самые холодные зимние дни температура редко опускалась до точки замерзания воды.
— Покажешь мне свой гарем? — спросила Клементина, хитро прищурив глаза.
— Отчего же не показать? Покажу, но только после этого прошу меня не ревновать, — сказал Палов и постучал деревянным молотком в большую дверь, обитую медными листами.
В ответ на его стук открылось маленькое окошечко, из которого показалось желтое, сморщенное, как засохшее яблочко, лицо евнуха Никифора. Узнав хозяина, евнух открыл дверь и впустил Павлова и Клементину во внутренний мощеный двор с небольшим бассейном посредине. Три двухэтажных здания с большими верандами образовывали единый комплекс жилых и хозяйственных помещений.
Никифор провел их в здание, где находилась царская спальня — большой прямоугольный зал с мраморными колоннами, которые поддерживали перекрытие, и попросил немного подождать. Вдоль стен зала были расставлены деревянные кровати с пуховыми перинами, а посредине находился небольшой фонтан, наполняющий воздух свежестью. Пол покрывали толстые ковры с изысканными орнаментами. Оглядевшись, Клементина заметила, что оконные проемы слишком узкие, и в помещении не хватает света. Павлов в ответ возразил, что, дескать, это — памятник старинной архитектуры, поэтому у него рука не поднимается что-либо менять.
В царскую спальню, тихо, одна за другой, входили девушки, закутанные с головы до пят в просторные одежды, в которых преобладал тот или иной цвет: красный, желтый, темно-коричневый и т. д.,- и выстраивались вокруг фонтана.
— Изволите произвести смотр? — обратился к Павлову главный евнух, который вошел последний.
