Гейл Герстнер-Миллер - Тузы за границей
Внезапно всю усталость и боль, накопившуюся за время поездки, словно рукой сняло. Чего он только не повидал! Джокеров, насмерть забитых камнями в трущобах Рио. Геноцид в Эфиопии. Притеснения в Южной Африке. Голод и болезни повсюду. Все это оставило у него чувство безысходности и поражения. Но если по этой планете ходит его ребенок, все можно пережить. Даже страдания от собственной импотенции потускнели. С утратой мужественности он лишился главной части себя. Теперь все это ему вернули.
– О Дани, Дани! – Он потянулся через стол и сжал ее руку. – Наша дочь! Как ее зовут?
– Жизель.
– Я должен ее увидеть. Где она?
– На кладбище. Она мертва.
Казалось, слова раскололись в воздухе и ледяные осколки проникли в самую глубь его души. У него вырвался крик боли, и он зарыдал, роняя слезы сквозь пальцы.
Данель поднялась со стула и зашагала прочь.
Версаль. Тахион, цокая каблуками по паркету, остановился и оглядел пейзаж сквозь искажающую призму бокала с шампанским. На мгновение ему померещилось, что он дома, и тоска, охватившая его, показалась почти физической в своей остроте.
«Поистине, нет красоты в этом мире. Жаль, что я не могу оставить его навсегда. Нет, это неправда, – поправился он, едва его взгляд упал на лица друзей. – Все же многое здесь достойно любви».
Один из лощеных помощников Хартманна стоял за его плечом. Интересно, ему повезло пережить похищение в Германии или его выписали сюда из Америки в качестве пушечного мяса для этого убийственного турне? Впрочем, может быть, усиленные меры безопасности помогут этому молодому человеку вернуться домой целым и невредимым.
– Доктор, мсье де Вальми хотел бы встретиться с вами.
Молодой человек принялся расчищать Тахиону дорогу, а инопланетянин тем временем изучал самого популярного кандидата на президентских выборах во Франции со времен Шарля де Голля – Франшо де Вальми. Высокий и стройный, он с легкостью двигался сквозь толпу. В его густых каштановых волосах имелась единственная седая прядь шириной в два дюйма, что весьма впечатляло. Впрочем, куда более впечатляющим, хотя и куда менее бросающимся в глаза, был тот факт, что ему выпала дикая карта. Туз. В стране, помешавшейся на тузах.
Хартманн и де Вальми обменивались рукопожатием. Два рьяных охотника, использующие силу и популярность, чтобы занять должности первых лиц своих стран.
– Сэр, доктор Тахион.
Де Вальми обрушил на такисианина всю мощь своих неотразимых зеленых глаз. Тахион, воспитанный в культуре, в которой шарму и обаянию придавали огромное значение, обнаружил, что француз наделен и тем и другим почти в такисианской мере. Интересно, не это ли тот дар, который преподнесла ему дикая карта?
– Это большая честь для меня, доктор.
Он говорил по-английски. Тахион приложил маленькую ручку к груди и ответил по-французски:
– Я польщен.
– Мне было бы очень интересно услышать ваше мнение об исследованиях наших ученых по поводу вируса дикой карты.
– Я только что прибыл. – Такисианин потеребил лацкан камзола, поднял глаза и впился в собеседника острым взглядом. – Говорят, президент готовит вас в престолонаследники. Но ваше положение туза от этого не пострадало?
– Нет.
– Было бы любопытно узнать, в чем заключаются ваши способности.
Де Вальми прикрыл глаза.
– О, мсье Тахион, мне неловко об этом говорить. Так, ничего серьезного. Годится разве что гостей развлекать.
– Вы очень скромны, сэр.
Помощник Хартманна одарил его сердитым взглядом, на который Тахион как ни в чем не бывало ответил, хотя уже пожалел о своей мимолетной вспышке сарказма. С его стороны было невежливо выставлять напоказ свою усталость и несчастье других.
– Я не чураюсь пускать в ход преимущество, полученное благодаря вам, доктор, но надеюсь, что президентский пост получу благодаря своей политической позиции и превосходству.
Тахион издал негромкий смешок и перехватил взгляд Грега Хартманна.
– Забавно, не правда ли, что в этой стране дикая карта открывает человеку дорогу к высокой должности, тогда как у нас аналогичная информация о кандидате приведет к его поражению.
Сенатор скорчил гримасу.
– Лео Барнетт.
– Прошу прощения? – с некоторым замешательством переспросил де Вальми.
– Один проповедник-фундаменталист, собравший немало последователей. Дай ему волю, он восстановил бы все старые законы о диких картах.
– О, все гораздо хуже, сенатор. Думаю, он загнал бы их в специальные лагеря и принудил к массовой стерилизации, – вставил свое слово Тахион.
– Да, это неприятная тема. Однако я хотел бы обсудить с вами еще одну неприятную тему: ликвидация ракет средней дальности в Европе. Не то чтобы у меня был опыт сотрудничества с теперешней администрацией, но мои коллеги из Сената… – Хартманн подхватил де Вальми под руку, и они удалились прочь, сопровождаемые свитой многочисленных помощников, которые держались в нескольких шагах позади, словно стайка ожидающих поживы рыблоцманов.
Тахион глотнул шампанского. Люстры сверкали, стократ отраженные в нескончаемой череде зеркал, которые швыряли яркий свет, словно осколки стекла, в его раскалывающуюся голову. Он сделал еще глоток шампанского, хотя понимал, что алкоголь отчасти повинен в его теперешнем недомогании. Алкоголь да еще назойливый гул сотен голосов, деловитое пиликанье смычков по струнам и толпа, собравшаяся за стенами этого здания. Для такого восприимчивого телепата, как он, ее присутствие было сравнимо с несмолкаемым прибоем.
Сотни людей, когда их кортеж ехал по длинному, обсаженному ореховыми деревьями бульвару, махали им руками, жадно вытягивая головы в надежде хоть мельком увидеть les ases fantastiques[115]. Приятное разнообразие после ненависти и страха, которыми их встречали в других странах. И все-таки он был рад, что осталась всего одна страна – а потом домой. Впрочем, там его не ждало ничего, кроме новых забот.
«По Манхэттену разгуливает Джеймс Спектор. Ожившее воплощение смерти. Еще одно чудовище, порожденное моим вмешательством. Как только я окажусь дома, придется заняться этим. Выследить его. Отыскать его. Остановить. У меня хватило глупости бросить его ради того, чтобы пуститься в погоню за Рулеткой.
А Рулетка? Где она может сейчас быть? Может быть, я был неправ, когда отпустил ее? Как только дело касается женщины, я веду себя как настоящий болван».
– Тахион! – Веселый оклик Соколицы, прилетевший на волнах мелодии Моцарта, вырвал его из дымки задумчивости. – Ты должен это видеть.
Он нацепил на лицо улыбку и старательно отвел глаза от ее круглого живота, воинственно торчащего вперед и вверх. Джонс, автомеханик из Гарлема, которому явно было не по себе во фраке, нервозно разглядывал высокий светильник, сверкающий хрусталем и золотом, как будто ожидал, что тот вот-вот на него накинется. Длинная вереница зеркал наводила на мысли о «Доме смеха», и Десмонд с его хоботом с подергивающимися на конце пальцами лишь усиливал сходство. Прошлое. Оно мертвым грузом навалилось на его плечи.
