Павел Молитвин - Наследники империи
— Следуй за мной, — буркнул Уагадар, испытывая ни с чем не сравнимое облегчение.
Ваджирол говорил, что Заруг исключительно решительный, мужественный и целеустремленный человек, то есть как раз такой, какой надобен, чтобы выследить похитителей и завладеть кристаллом. Не вызывало у ярунда сомнений и то, что Белые Братья щедро отблагодарят его и, может статься, подыщут ему какую-нибудь почетную и не слишком обременительную должность. Тонкость заключалась в том, что Заруг во время плавания на «Кикломоре» мог пронюхать о скверном свойстве кристалла «запоминать» хозяина, извлекшего его из святилища, без которого он походил на ключ к сокровищнице не больше, чем первый попавшийся под ноги булыжник.
Если Заруг знал об этом, скажем, от Рашалайна, его пришлось бы немедленно убить, а ловкий человек был совершенно необходим Уагадару. К тому же, подсунув Белым Братьям ни на что не годный кристалл через одноглазого, ярунд хотя и вынужден был бы поделиться с ним наградой, получал прекрасную возможность использовать Заруга как прикрытие, когда станет ясно, что ключ от сокровищницы Маронды вовсе таковым не является. В настоящее время можно было, конечно, не беспокоиться о столь отдаленном будущем, однако Уагадар предпочитал заранее рассчитывать последствия всех своих поступков и весьма этим гордился.
Свернув из центрального коридора подземной тюрьмы в одно из боковых ответвлений, ярунд отодвинул плиту, прикрывавшую тайный лаз, и, пройдя по нему полторы сотни шагов, увидел пятно дневного света. Посланный им жрец уже открыл выход на набережную, где у основания широкой пологой лестницы их ожидала покачивавшаяся на волнах Главного канала бурхава.
— Для человека, объявленного вне закона, ты ведешь себя не слишком осмотрительно, — заметил одноглазый, забираясь в длинную лодку и любезно протягивая руку толстому служителю Кен-Канвале.
— Травля еще не началась, — коротко ответил Уагадар, не желая вдаваться в подробности. Потом ему придется кое-что рассказать этому головорезу, а пока лучше подумать о том, все ли дела он завершил в Ул-Патаре, который видит последний раз в жизни…
Вопросительные взгляды ерзающих на скамьях жрецов мешали ярунду сосредоточиться, и он решил было разъяснить им, что Баржурмал сейчас, скорее всего, принимает заверения в вечной преданности от несостоявшихся заговорщиков, уверяющих его, будто бы прибыли в столицу исключительно дабы засвидетельствовать ему свое почтение, но, раздумав, лишь успокаивающе махнул рукой. Вновь попытался сообразить, все ли сделано так, как должно, однако сосредоточиться ему мешала снова и снова возникавшая перед его внутренним взором выточенная из нефрита лягушка, обреченная из века в век созерцать вмурованных в камень золотых муравьев с рубиновыми спинками…
— Да покарает Кен-Канвале всех мудрецов, забивающих головы людские всевозможными аллегориями! — процедил Уагадар сквозь зубы и отдал сидящему на руле жрецу долгожданный приказ: — Правь к Энане. Да не смотрите вы на меня тухлыми глазами! Вокаму нынче не до нас, а когда спохватится, поздно будет погоню посылать. Подумайте, что бы с вами было, окажись вы с Ба-зурутом в храме Обретения Истины! Может, это вас хоть как-то утешит!
— Лучше уж не думать, — проворчал кто-то за спиной ярунда. Жрецы сумрачно закивали бритыми головами, а Заруг мечтательно улыбнулся, подставляя лицо ласковому вечернему солнцу. Из-за шрама, рассекавшего верхнюю губу, улыбка одноглазого показалась Уагадару столь жуткой, что он поспешил отвернуться. И в душу его закралось сомнение: верно ли он поступил, освободив из темницы этого чужеземца, обладавшего внешностью заматерелого убийцы?..
Слова прощания были произнесены, и костер на Ковровой площади запылал. Имперцы твердо верили, что души предсказателей, пророков и служителей Кен-Канвале должны отправляться на небо в окружении пламени и дыма, и никто из чужеземцев не воспротивился их желанию устроить Рашалайну огненное погребение.
Лагашир сильно сомневался, что старик обладал пророческим даром, и совершенно точно знал, что тот начисто лишен магических способностей, но имело ли это какое-нибудь значение для Баржурмала, обязанного ему жизнью высокородных и простолюдинов? Они хотели видеть в этом прибывшем из-за моря старце великого пророка, посланного Кен-Канвале, дабы спасти их юного Повелителя от козней предателя Базурута, и уже слагали о нем песни и баллады, так стоило ли их разочаровывать? Рашалайн мечтал остаться в памяти людской провидцем, запросто беседующим с небожителями, и желание его исполнилось. Искусный артист, мудрый и добрый человек, заслуживавший, по мнению Магистра, неизмеримо большего уважения, чем тот, кому благодаря врожденному дару открывались картины грядущего, совершил перед смертью деяние, которое, как и было предсказано Астием, изменит судьбу мира.
Пророчество это, известное прежде в Махаили разве что нескольким жрецам и за двое суток облетевшее столицу и ее окрестности, воспринято было мланго как непреложная истина. И хотя раньше Лагашир был уверен, 'что придумано оно было самим Рашалайном для придания себе веса в глазах непросвещенных, теперь, глядя в пляшущие по душистым стволам погребального костра языкам пламени, маг усомнился в этом и неожиданно для себя пришел к мысли, что все могло быть совсем по-другому.
Трудно, почти невозможно представить, чтобы юноша, искренне любивший и почитавший Астия, приписал своему учителю слова, которые тот не произносил. Даже если ему очень хотелось их услышать. Не логичнее ли предположить, что именно пророчество Астия изменило жизнь его ученика? Что если оно послужило тем самым фундаментом, на котором Рашалайн воздвиг здание своей жизни? Что если, желая быть достойным того будущего, которое предрек ему учитель, он из ничем не примечательного парня превратился в мудреца, молва о котором достигла Земли Истинно Верующих и побудила Базурута привлечь его на свою сторону? Пожалуй, это выглядело более правдоподобно и заставляло взглянуть по-новому как на самого Рашалайна, так и на Астия, сумевшего разглядеть в ученике, не обладавшем ни магическими способностями, ни пророческим даром, что-то иное, быть может, даже более важное, позволившее признанному пророку сделать предсказание, сбывшееся, в отличие от многих других, в полной мере…
— Этот Рашалайн, он и правда был таким удивительным человеком? спросила Чаг, стоявшая между Лагаширом и Батигар. — Как жаль, что я не познакомилась с ним!
— Общение с мудрецами не всегда приносит радость, — произнесла Батигар, припомнив, что именно Рашалайн назвал ей имя ее настоящего отца. Лагашир взглянул на принцессу с удивлением — подобная мысль не раз приходила ему в голову. А потом он подумал о том, согласился бы Рашалайн, останься он в живых, отправиться с ними к сокровищнице Маронды?
