Татьяна Гнедина - Беглец с чужим временем
Анна-Мари выехала на главную улицу и постаралась выжать из старой машины все, что возможно. Но вскоре она увидела, что бензин катастрофически тает: значит, не удастся даже выехать за город. Пешеходы на тротуарах, плоские, как бумажные силуэты, двигались мимо нее, на ходу меняя окраску волос и платьев. То же самое, конечно, могли видеть и они, если обращали внимание на девушку, катающуюся по городу в стареньком автомобиле. В их глазах она тоже должна была сужаться и изменять свою внешность в зависимости от изменения скорости машины. Анна-Мари поехала медленнее, чтобы растянуть удовольствие. Она подсчитала в уме возрастание массы своей машины даже при небольшом ускорении. Но если ехать на постоянной скорости, то можно, пожалуй, добраться даже до пригорода, бензина хватит. С физикой покончено, и теперь она сможет целыми днями рисовать.
Отец Анны-Мари был потомственным профессором города Гаммельна. Еще дед его читал когда-то блистательные лекции по физике - с ним советовались самые уважаемые люди в городе. Это было еще в те времена, когда в Гаммельне физика считалась полезной наукой. В самом деле, как обойтись без физики, если, например, масса поезда возрастает с увеличением скорости? Подсчитать запас топлива, оказывается, не так-то просто. К тому же само время в вагоне зависит от скорости. У пассажиров свое время, а на вокзале свое. Одновременности в Гаммельне не существует. Как поступить, например, вызванному в суд свидетелю, который узнал о поджоге по вспышке пламени, а свет распространялся так медленно, что он заметил вспышку только тогда, когда здание сгорело?.. В этом случае на суде непременно присутствовал физик. Он тут же делал подсчет времени распространения света от пожарища до свидетеля, и судьи это учитывали при рассмотрении дела. Время в Гаммельне ценилось дороже золота. Его продавали и покупали. Время можно было сэкономить, путешествуя в поездах с замедленным временем: поездка в экспрессе со скоростью, близкой к гаммельнской скорости света, давала пассажиру выигрыш во времени по сравнению с жителями, оставшимися в Гаммельне. И тут был необходим точнейший подсчет. Пассажир желал ежечасно знать разницу между его "собственным" временем в поездке и постоянным временем города. Железнодорожное управление нуждалось в опытных физиках. Династию профессоров Айкельсонов высоко ценили, а деду Анны-Мари даже предлагали стать бургомистром.
Однако с тех давних пор жизнь гаммельнского общества значительно изменилась. Таблицы пересчета времени были напечатаны, расписание поездов проверено и утверждено, а топливо таяло с такой неимоверной быстротой, что подсчитывать его запасы было практически невозможно. Нынешний профессор Айкельсон только из уважения к его прежним заслугам числился служащим в Железнодорожном управлении.
Между тем жажда продления жизни с помощью путешествий на скоростях, близких к скорости света, порой сотрясала город, как страшная лихорадка. Стоимость железнодорожного билета стала такой высокой, что человеку, одержимому манией "продления жизни", часто приходилось выбирать между путешествием в поезде с замедленным временем и полуголодным существованием в течение остатка своей продленной жизни в городе Гаммельне.
Сам город Гаммельн с окружающими его пригородами был изолирован от остальных миров непреодолимым барьером, о котором никто ничего не знал по той простой причине, что масса движущихся тел так сильно возрастала от скорости, что никаких запасов топлива не хватило бы на то, чтобы уехать на сколько-нибудь далекое расстояние. "Околосветовые экспрессы" кружились по железной дороге, не отъезжая от гаммельнских пригородов, и люди путешествовали фактически не в пространстве, а во времени. Мир Гаммельна был очень мал. Но над этим никто особенно не задумывался. Слишком много было других забот у деловитых гаммельнцев. Жажда практической деятельности была их отличительной чертой. Самую тяжелую работу приходилось выполнять так называемым пригородным жителям, которые неустанно трудятся, чтобы добывать топливо, потребляемое железнодорожными экспрессами. Так или иначе гаммельнцы потеряли интерес к науке. Ученые стали нежелательными умниками, и в обществе отлично обходились без них.
Сам Айкельсон беззаботно относился к превратностям своей судьбы. Он уже давно отдавал все свое свободное время археологии и постоянно рылся в каких-то загадочных черепках и пожелтевших рукописях. Никто не знал, где Айкельсон производит свои раскопки. Он часто исчезал на несколько недель, забирая при этом с собой и физические приборы. Но это никого не интересовало.
РАУЛЬ КЛЕМПЕРТ ЗНАКОМИТСЯ
С ПРОФЕССОРОМ АЙКЕЛЬСОНОМ
В ту ночь, когда Трассен исчез из Берлина, Клемперт, мчавшийся по шоссе к чехословацкой границе, попал в сплошной ливень. Мотоцикл то и дело заносило на мокром асфальте. Потом дождь стал затихать, а Рауль подивился тому, как грузно падают тяжелые дождевые капли. А затем кончился бенвин. Клемперт, посмотрев на часы, решил идти пешком. По его расчетам, граница была недалеко. Слева тянулся лес. Начинало светать. Оглянувшись, Клемперт увидел, что шоссе отливает зеленым светом. Шоссе светилось! Рауль удивился, но ему нельзя было терять ни минуты, и он быстро вошел в лес. Навстречу ему медленно вставало солнечное утро. Розовели сосны. Удивительное чувство покоя охватило Рауля в кротком утреннем лесу, заглушая настороженность, заставляя забывать про опасность. А между тем где-то по проводам идут сообщения о его побеге, где-то отвязаны овчарки, мчатся по шоссе мотоциклы. Кто-то записывает короткие телефонограммы. Дежурные полицейские проверяют на дорогах номера автомашин. Напечатаны уличные объявления с его приметами. "Рост метр восемьдесят пять... Глаза серые. Ноги длиннее нормы. Слегка сутулится. Стрижка - короткая, "под бобрик"..."
- ...Ауль! Pay! - послышался тихий окрик.
Рауль окаменел, прислонился к дереву. Легкий, напевный зов повторился:
- Ауль! Pay!
В этом зове Раулю почудилась какая-то забытая и необычайно знакомая интонация. А девически ломкий голос, робко затихая перед каждой паузой, снова и снова доверчиво повторял откуда-то сверху свой тихий и нежный призыв.
Рауль задрал голову. В углублении низкого раздвоенного сука старого дерева пряталась маленькая птичка с сине-черным оперением. "Не может быть! Неужели это девятисловная синица?.." Рауль пристально вгляделся в тонкие переходы неяркой окраски. Темя голубое, в пере много черни; крылья отливают рыжеватым отливом, какой бывает у ремеза, гаечки, самой крохотной из всех видов синиц.
И снова знакомый зов. Рауль подошел к дереву.
- Pay! - жалобно вскрикнула птица и перелетела на другой сук.
