Виктор Меньшов - Коралловый остров из речных ракушек
- Дааа, кумпания... - вздохнул контрабандист. - Никакой серьезности. Превратили суровую мужскую работу в балаган. Ты, Маруся, расскажи нам, что за люди твои родственники. Нам с ними все же в дорогу идти. Что за кузнец сокращенный? Обрезанный, что ли? Если да, то в каком смысле?
- Сами вы, дяденька, обрезанный. - загудела басом Маруся. - А люди они хорошие. Не фармазонщики какие. Душевные люди. А что зэк, да сокращенный, это все с ними по несчастью произошло. Они же не виноваты, что мы все сейчас по несчастью живем.
Вот Кувалдин, кузнец который, он знаете какой сильный?! Он нас, девок местных, по праздникам на карусели катал. Возьмет на плечи бревно длиннющее, посадит по обе стороны по три девки, и давай кружить! Добрый очень. Слабого никогда в обиду не даст, если помощь кому нужна, все к нему бежали. И работал он от зари до зари. А какие вещи ковал! Глазу радостно. Около таких вещей другие душой греются...
Колхоз распустили, кузню закрыли, хозяйство поделили. Пока все в одном месте было - вроде как худо-бедно, а всего хватало: и семян, и техники, и живности всякой... Теперь - беда. Ничего нет, пахать нечем, а кузню продали. Кузнеца можно сократить, а руки-то работу требуют. Рукам работа нужна. Может, там, в Гибралтаре, умные руки нужны?
А Васька Рожин, так он хулиган не по злодейству, а по стечению обстоятельств. Силой он в дядьку, племянник он Кувалдина. Грузчиком он на мельнице работал. Безобидный он, только глупый малость. Водку пьянствовал. Ну, пришел он из армии, а тут вся эта перестройка. Не каждый умный поймет что к чему, да и как постигнуть? Державу веками строили, по зернышку собирали, потом, кровью полита, а тут в одночасье все прахом. Приспичило Ваське эту мудрость постигнуть. Все газеты прочитывает, какие попадаются, у телевизора часами сидит, всех слушает, радио вовсе не выключает, в туалет с ним ходит. Но все везде разное говорят.
Читал он, читал, слушал, слушал, смотрел, смотрел, потом плюнул, и пошел к бабке Поганкиной, купил у нее три литра самогона, выпил его весь строго до донышка, сел опять телевизор смотреть, думал, что в мозгу сдвинется. А там как на грех про Ленина рассказывают, что все беды от него пошли, мол, кулаков он раскулачил, и все такое. Васька и вспомнил, что его деда тоже раскулачили. Ну, говорит, теперь я точно знаю, кто виноват, и что делать... Пойду, говорит, набью ему морду. И пошел. И набил. А ему - три года за хулиганство...
- Постой, постой! - чуть не заорал Полукрымский. - Кому он морду набил?
- Я же сказала кому! - обиделась Маруся. - Ленину!
- Да где же он его отыскал?! В Мавзолее, что ли?! - взревел Полукрымский.
- Зачем в Мавзолее? У сельсовета он его отыскал. Он всегда там стоял, сколько я себя помню. Памятником. Ну, Рожин ему каак даст! Он сразу - брык! Из постамента и из ботинок выскочил. Так и остались на постаменте два ботинка, а из них два прута арматурных торчат, а на пьедестале большими буквами написано: ЛЕНИН. А он сам, Ленин, лежит рядом. Здорово ему Рожин поддал, даже кепка в сторону улетела, до сих пор не нашли.
А в кустах около памятника другой наш родственник, Стоеросов спал. Он охрану нес памятнику. Раньше Стоеросов парторгом был, а когда партию распускали, он в сельсовете красное знамя украл и из дома ушел, памятник охранять, чтобы не поломали. Вот так и стал он бомжем. А в ту ночь устал, заснул.
Когда Рожин памятник побил, Стоеросов проснулся. Да как начал заступаться, Рожин его чуток толкнул, он отлетел и прямо на памятник - и вдребезги его...
- Так памятник твой Рожин повалил! - вконец ошалел Полукрымский.
- А я что говорю? - обиделась Маруся. - Я и говорю, что он отлетел, парторг наш, и в другой деревне памятник Ленину разбил. Штаны еще порвал...
- Кто - памятник?! - взвыл контрабандист.
- Зачем памятник? - невозмутимо откликнулась Маруся. - Стоеросов штаны порвал. Мы ему потом папенькины отдали. Вы уж возьмите их с собой, будьте добреньки. - Заключила она.
- Кого взять?! Штаны?! - Полукрымский уже плакал.
- Зачем штаны? Родственников наших. Они хорошие.
Кто-то заскребся у дверей. Маруся бросилась встречать, ожидая увидеть родню, но тут же отскочила от дверей, а с другой стороны точно так же отскочил Васька Блудилин, местный Дон Жуан, выряженный на этот раз так, что чудней не бывает.
На нем было надето: шорты, цвета увядшего лимона, широченные, как его улыбка, белые гетры, с кисточками красного цвета по бокам, рубаха-балахон, фиолетовая с красным, разрисованная попугаями и другой экзотикой. Довершали наряд сандалии без задников на толстой пробковой подошве.
- Маруся! - завопил он, предупреждающе выставив вперед руки. Маруся! Только мирным путем! Я к вам пришел не за личными отношениями! Я в Гибралтар проситься пришел. Я же не вредный. Слезно прошу - возьмите! Я только до баб очень хотючий, а мне чуть что, один разговор: сперва женись. А я что, Змей-Горыныч, что ли, чтоб на всех сразу жениться?! А в Гибралтаре, говорят, мужикам от баб никакого отказу. Возьмите! Я все что хотите делать буду!
- Да чего уж там, раз все идут, кто не пускает? - согласилась добрая Маруся. - Видите, мучается человек...
- Мне бы его мучения! - возмутился контрабандист. - Я вот интересуюсь: мы всю деревню с собой возьмем, или только половину? А, впрочем, делайте что хотите...
Он махнул рукой на собственное благоразумие.
Тут и родственники, во главе с бабкой Оладьей подоспели.
Задевая плечами за косяк, протиснулись в двери два мужика, оба поперек себя шире. Один возраста среднего, лицо цвета меди, навсегда кузнечным яростным огнем опаленное, а глаза голубые-голубые, веселые глаза.
Второй казался совсем мальчишкой, с лицом простодушным, рот полуоткрыт, словно чему-то удивился.
- Здравствуйте всем, - степенно произнес старший. - Доброго всем здоровьичка. Кувалдин мы. Кузнец.
- А я - Васька Рожин. Фамилия у меня такая, - словно извиняясь, произнес молодой.
Из-за широченных спин вывернулся, вывинтился маленький, тщедушный мужичок с наголо обритой головой. Он пытался запахнуть на груди старенькую рубаху, которая за неимением пуговиц, распахивалась снова и снова, обнажая тоненькую худую шею и узкую грудь, обмотанную красным знаменем на голое тело.
- Стоеросов. - представился он сухо и даже с каким-то вызовом. Парторг!
Звонко и напряженно выкрикнул он фальцетом, напряженно ожидая, что же за этим последует. Поняв, что заявление его никого не шокировало, он счел все же нужным заявить:
- Знамя я здесь не оставлю. С вами я, так и быть, пойду, но знамя не оставлю.
- Ну, знаешь! Так и быть... - возмутился было Полукрымский, но его перебил летчик подземной авиации Ползунков:
- Не бери в голову, мужик. Бери знамя, знамена не бросают, может, ты и прав. А то у нас знамена да награды боевые на улицах с лотков продавать стали. Я вот в Афганистане воевал. Я тогда как понимал? Раз Родина послала, значит, мы за Родину сражаемся. А вернулись с той войны, нам говорят: ошибочка, ребята, вышла. Неправильная это была война. И награды ваши неправильные. Да разве война может быть правильной?! Ну, поменялось в России начальство, но мы же не за начальство воевали. Да черт с ним, с начальством. Но Россия-то осталась?! Лучшие ее дети погибли. Война знает, кого забрать... А мне говорят, неправильно ты, товарищ Ползунков, момент понимаешь, давай-ка в запас, а то ты что-то слишком развоевался, не остановишь... Эх, скучно мне...
