Филип Фармер - Иисус на Марсе
— Мне вот что с ними непонятно. У них две тысячи лет назад была куда более развитая технология, чем у подобранных ими людей. На самом деле они были более развиты, чем мы сейчас. То есть они были превосходящей расой. Людям крешийцы должны были казаться богами. В крайнем случае — ангелами. И потрясение для людей должно было быть огромным. Они просто онеметь должны были от шока.
Любое влияние могло идти только в одну сторону — от крешийцев к людям. В самом деле, что могли земляне предложить крешийцам? Мы знаем, что крешийский стал общим языком для крешийцев и людей. Греческий и арамейский сохранились, но лишь в научной среде, а иврит — язык богослужений. Этого можно было ожидать.
Бронски откинулся на спинку кресла, но руки не разжал.
— Следовало бы также ожидать, что религия низшей расы — не морщись, я говорю лишь в том смысле, что люди сильно отставали в технике и в знании, — так вот, эти низшие должны были подпасть под мощное влияние высших. Как это случалось в истории: любая примитивная культура либо исчезала, либо коренным образом изменялась при встрече с технологически развитой цивилизацией Запада. Это не совсем точно, поскольку восточная цивилизация также вынуждала менее развитые общества бежать, погибать или меняться. И люди Востока не были ни на волос менее жестокими, корыстолюбивыми или невежественными, чем люди Запада…
— Не читай мне лекций, — попросил Орм.
— Извини. Я говорил, что люди должны были бы полностью ассимилироваться. Но этого не случилось. Почему? Не потому ли, что крешийцы имели дело с правоверными евреями, которые в вопросах религии страшно консервативны и крайне упрямы? Ведь это случайность, что крешийцы подобрали людей этой группы. Я, конечно, не говорю, что евреи — единственные, кто упрямо цепляется за свою религию. Вот парсы, например. Они…
— Тебя опять занесло, Аврам. Слушай, все это интересно, но давай держаться сути дела.
— Хорошо. С другой стороны, даже если евреи должны были отказаться принять религию крешийцев, буде таковая у тех имелась, зачем крешийцам, не принадлежащим даже к виду Homo Sapiens, опережающим в своем развитии евреев на тысячи лет в науке и Бог еще знает в чем — зачем было крешийцам принимать иудаизм?
— Христианство.
— Это еще надо доказать. Эти люди — иудеи, верующие, что Иисус есть Мессия. И термин «христианство» в данном случае не подходит.
По крайней мере, я так думаю. И все же невероятно, чтобы крешийцы обратились в веру, которая для них то же самое, что для нас какая-нибудь религия древнекаменного века. Да и в иудаизме того времени было много элементов, действительно взятых из палеолита. Кремневые ножи при обрезании, пищевые табу, восходящие к дописьменным и древним культурам… Орм покачал головой:
— Тебе бы быть ученым раввином.
— Мой отец был.
— Хорошо, на счет чего ты относишь обращение крешийцев?
— Вот это и надо узнать.
Из телевизора раздался голос. Орм повернулся и увидел на экране Хфатона. Он обратился к Авраму, и тот, не в силах скрыть удивления, что-то быстро ответил — за последнее время он лучше стал говорить по-гречески.
Аврам сообщил:
— Он спросил меня, женаты ли Мадлен и Надир. Я ответил, что у Надира есть жена, но у Мадлен супруга нет. Он, кажется, расстроился, но почему — не сказал.
— А какая им разница? Бронски скривил рот.
— Могу только догадываться, но не хочу. — Он встряхнул головой. — Нет, даже думать не хочу!
ГЛАВА 6
На следующий день Орм заговорил, едва только учителя успели войти:
— Почему вы спрашивали, женаты ли Ширази и Дантон?
Шестерка удивилась — пленник говорил по-гречески.
Хфатон ответил на том же языке, и Орм ничего не понял. Он узнал у Бронски, как произнести по-гречески его вопрос, но теперь снова должен был обратиться к французу. Но задать вопрос он хотел сам, чтобы произвести впечатление и показать, что вопрос важен.
Крешиец обменялся с Бронски несколькими фразами, и Бронски сообщил по-английски:
— Они предположили, что Дантон и Ширази женаты, найдя их в корабле наедине. Но в первую ночь в своих апартаментах они спали в разных комнатах. Было предположено, что у женщины менструация, и потому она нечиста. Однако следующую ночь они спали вместе, и не было свидетельств, что у женщины кровотечение.
Прислали женщин ее осмотреть, и они установили, что прошлой ночью она имела сношение. Стали спрашивать мужчину, но он слишком слабо знает иврит и, по-видимому, ничего не понял. Или, говорит Хфатон, нарочно притворился непонимающим.
Как бы там ни было, а вчера вечером Хфатон вызвал нас и спросил о них. Я сказал им правду, но, если бы заподозрил, что им нужно, я бы соврал. Хотя это все равно не помогло бы — они бы в конце концов разобрались.
Орм рассмеялся бы, если бы не понял по выражению лица Бронски, что положение серьезно.
— Мадлен и Надир? Но они же никакого интереса — в этом смысле — друг к другу не проявляли! Просто не верю!
Бронски нетерпеливо отмахнулся:
— У тебя после столь долгого воздержания нет возбуждения? А если ты брошен в тюрьму, напуган и одинок, ты не потянешься к женщине? Или к мужчине, если ты женщина?
— Могло бы быть, — ответил Орм. — Только знаешь, я никогда не изменял жене — бывшей жене, я хочу сказать, хотя можешь мне поверить — случаев представлялось множество.
Но если бы такое вынужденное целомудрие продлилось еще дольше, тогда, боюсь…
— Вот-вот, а ты ведь набожный христианин. Ладно, что могли бы сделать ты или я, к делу отношения не имеет.
— Ладно, но Мадлен! Она не уродливая женщина, но такая холодная и отстраненная!
— Чем дольше молчит вулкан, тем сильнее в нем давление. Но весь вопрос в том, действует ли все еще закон Моисеев насчет прелюбодеяния?
— Так спроси его!
Бронски задал вопрос, выслушал ответ Хфатона и сказал:
— Если Надир истинно сожалеет, то есть раскаивается, и даст обет не совершать впредь этого греха, и жена простит его, то наказания ему не будет.
— А что за наказание?
— Приговор к тяжелым работам — расширять полость в камне — на шесть месяцев. И, возможно, публичный позор.
— А Мадлен?
— То же самое. Как бы там ни было, а сейчас дело рассматривают судьи. Есть шанс, что никто приговорен не будет, поскольку дело не имеет прецедентов. До сих пор они ни разу не имели дела с преступниками-гоями.
— Ты им скажи, что они чертовски самоуверенны и много на себя берут! Их законы к нам неприменимы. А по нашим законам эти двое преступления не совершали!
Через минуту Бронски доложил:
— Он говорит, что они никому, даже чужакам, не могут позволить нарушать свои законы. Тот, кто попал сюда, подпадает под юрисдикцию данной страны.
