Сергей Подгорный - Взгляд с нехоженой тропы (Сборник)
…Было за полдень, когда их «Нива» покинула стоянку и, резво набирая скорость, покатила дальше в просторы Гоби, в неизвестность…
15
ИЗ ЗАПИСЕЙ СЮНЯЕВА
«Человек, упорно занимающийся самообразованием — лучшим образованием из всех существующих, — упорно стремящийся понять окружающий Мир; проходит через несколько переломных стадий в своем развитии. Нагляднее всего это можно показать на эволюции его отношения к науке и ее деятелям.
Вначале достижения науки и ее возможности представляются настолько громадными, что если что-то и неясно пока науке в этом мире — то лишь самая малость. Все причастные к науке (даже аспиранты) — это совершенно особые люди. Кандидат, доктор наук, профессор, академик — синонимы безусловных авторитетов. Поражает, как много могут знать некоторые люди.
Вторая стадия — постепенное возникновение и укрепление понимания, что Мир вовсе не так уж понятен даже с позиций современной науки, она не знает ответа как на многие фундаментальные вопросы, так и просто на очень многие вопросы. Кандидаты наук, доктора, профессора, академики уже не предстают монолитной когортой безусловных авторитетов. Проясняется, что среди них есть люди талантливые, живущие научным поиском (каких, к сожалению, меньше, чем хотелось бы) и люди, для которых наука привлекательна в первую очередь как источник материальных благ и социального престижа (таких, к сожалению, гораздо больше, чем это допустимо, и становится все больше в процентном отношении к талантливым и увлеченным). Выясняется, что мужи науки отнюдь не всегда руководствуются благородным поиском истины, но порой и соображениями конъюнктурными, желанием сохранить завоеванное положение и т. п.
Эта стадия обычно является и конечной. Ее можно определить, как постепенное обретение реалистического взгляда на достижения, возможности и состояние современной науки и некоторое понимание того, насколько уже открытое ею мало по сравнению с неоткрытым в окружающем мире.
Но некоторые идут гораздо дальше. Идут по пути индивидуального, личного познания. Это познание без радиотелескопов и синхрофазотронов (хотя все новейшие научные достижения и гипотезы во всех областях знания ему необходимы), постижение философское, в значительной степени основывающееся — из-за малости и скудности наших знаний о мире — на интуитивных догадках и прозрениях, способность к которым, неуклонно развиваемая, достигает у таких людей поразительной мощи, как и способность к синтезу, казалось бы, раз-розненнейших фактов. С наукой все ясно, ее — если можно так выразиться — «величина» уясненная еще на предыдущей стадии, идет уяснение «величины» мира.
Как одно из следствий этого процесса — продолжает эволюционировать и отношение к деятелям науки. Они уже не только не боги — постепенно все больше удручают их вынужденная ограниченность, то обстоятельство, что каждый из них мысленно сосредоточен на очень узком аспекте познания мира, а понимание того, что это и неизбежно, вызывает к ним сочувствие.
Если на первой стадии и даже на второй любой кандидат наук был бы вожделенным собеседником о тайнах Мироздания, то теперь мысль о подобной беседе с крупнейшим специалистом по сверхпроводимости или нелинейной оптике, иммунологии и т. д. представляется абсурдной. Возникает понимание, что в подобной беседе можно узнать лишь о положении дел в их области науки.
Становится понятным то, что хотел сказать М.Пришвин словами: «Я, наверно, потому не ученый, что больше понимаю…»
16
Машина со щебня выскочила на ровную красноватую площадь, и Швартин почувствовал, что ее скорость начала плавно, но неумолимо снижаться. «Такыр!..» — с холодным испугом догадался он, сразу же выворачивая руль вправо и осторожно добавляя газ.
— Фу ты, черт… — откинувшись на спинку сидения, в изнеможении проговорил он, когда колеса «Нивы» снова оказались на надежной поверхности щебня.
— Такыр?… — полуутвердительно спросил Евтеев. Высунувшись из окна, он смотрел назад, на колеи, оставленные «Нивой» на поверхности предательской глины.
— Повезло… — покачал головой Швартин, выключая мотор. — Спохватись я секунд на десять — пятнадцать позже… Это был бы финал… Черта с два мы бы ее вытащили оттуда. — Пережитый испуг сделал его несвойственно разговорчивым. — Вляпаться в болото в центре пустыни… Ничего не может быть гнуснее…
— Это верно…
— А что мы без машины в этом каменном пекле?… Сотни километров до ближайшего жилья… Нам крупно повезло.
— Но ведь на самый худой конец у нас есть рация… — все же сказал Евтеев, понимая, к чему клонит Швартин, и понимая, что на этот раз придется уступить и повернуть машину на север. Не потому, что у Швартина уже иссякли все запасы пленки и фотоаппарат вместе с телеобъективами лежит запакованный на заднем сидении: в обрез оставалось бензина, да и времени — только на обратную дорогу.
— Рация!.. — раздраженно хмыкнул Швартин. — Мне кажется, мы давно забрались так далеко, что не хватит ее радиуса действия… Понимаешь?
— Да, будем поворачивать, — примирительно положил ему ладонь на колено Евтеев. — Сменить тебя, Степа? — предложил он.
— Еще пару часов покручу баранку… — сразу посветлев, легко махнул рукой Швартин.
— Ты все еще не потерял надежду на встречу с Махатмой? — с неожиданным любопытством спросил он через некоторое время.
Евтеев ответил не сразу: долго, о чем-то глубоко и печально задумавшись, смотрел прищуренными глазами на надвигающиеся навстречу, убегающие по сторонам каменистые холмы Гоби.
— Не знаю… — ответил он. И повторил: — Не знаю…
— Во всяком случае мы с тобой сделали для этого все, что мы могли… — продолжил он через несколько минут, — все, что оказалось в наших силах. Может быть, этого не достаточно… Но нет, я не думаю так, — тряхнул он головой. — Тут все зависит от желания самих Махатм, только от их желания… Значит, они не находят нужной встречу с нами… Но и наше путешествие ведь еще не кончилось, может быть, еще найдут? — заговорщицки подмигнул он Швартину.
— Мы с тобой как два Иванушки-дурачка! — вдруг усмехнулся Швартин. — Это они все время ходят в сказках «туда — не знаю куда, принести то, не знаю что»…
Евтеев тоже усмехнулся, устало и рассеянно.
Пообедав и отдохнув, они ехали до самого заката. Несмотря на какой-то особенно тяжелый в этот день зной, Швартин становился все бодрее по мере того, как все укорачивалась дорога домой, начавшаяся у того злополучного такыра; Евтеев был печален и молчалив.
