Игорь Басыров - Сказка о нездешнем городе
4
Симплициссимус бежал по городу. Он спешил, он чувствовал, что спешить необходимо, что можно опоздать... Вентилятор работал уже второй день. Город сошел с ума от непривычного, пьянящего вихря. Люди по-разному реагировали на случившееся. Одни из них круглосуточно перемещались по городу, сбивались в стаи, стаи сталкивались друг с другом и вновь разбегались по углам. Толпы людей с восторгом встречали бегущего Симплициссимуса, тысячи рук обнимали его. Ведь если человек бежит, значит, он свой, значит, он не из тех, что заперлись по домам и, укрывшись в тюфяках и перинах, оплакивают остатки ушедших снов. К таким на улицах испытывали глубокое презрение, и когда презрение выходило из берегов, люди врывались в запертые дома, вытаскивали укрывшихся и если оставляли их в живых, то уводили с собой. И уведенные вскоре забывали свой дом и свои слезы.
Симплициссимуса долго носило по городу, кидая из одной толпы в другую. Через трое суток он добрался до проспекта Великого Переселения, и здесь, в толпе, он увидел Флору. Толпа громила пустующий дом Лапсуса. Симплициссимус остолбенел.
- Флора!
Она не узнала его. Ее растрепавшиеся волосы развевались в вихрях ветра, она металась в толпе, безумно хохоча, ее широко раскрытые, невидящие глаза были страшными и чужими.
- Флора!
Она повернулась, перестала смеяться, вгляделась в зовущего... Но через мгновение новый порыв ветра подхватил ее в свои объятия, родное лицо исказилось новым приступом смеха, и она исчезла в мельтешений человеческих тел.
Лапсус, исхудавший, обросший, сидел на мостовой рядом со своим аппаратом, застывшим взглядом смотрел на взбесившийся мир. В его лице не было ни торжества, ни ликования, он словно уснул среди всеобщего пробуждения, и только где-то глубоко под окаменелой оболочкой бродила бессонная мысль. Много интересного мог он увидеть за эти дни. Прошел сильный ливень, и на площадь потянулись промокшие люди в надежде обсушиться у вентилятора. Они шли медленно, понурые, промокшие до нитки, понемногу приходили в себя, когда их тел касался живительный ветер, останавливались в почтительном расстоянии от аппарата и возвращались к жизни. Оживился и Лапсус, он поднялся с земли, его захлестнула волна нежности к этим людям, он улыбался и протягивал к ним руки. Но странное дело: обсохнув, люди смелели, подтягивались ближе к аппарату. Лапсус шел им навстречу, преображенный, оттаявший, сбросивший с себя всегдашнюю угрюмость. Толпа приятно волновалась, свежее дыхание пробегало по ней упругими волнами, но в тот момент, когда, казалось, еще один миг, и Лапсус вольется в эту толпу полноправной каплей, он, ужаснувшись, замер. Он увидел, как, по мере приближения к вентилятору, лица людей взрываются кровавыми брызгами, исчезают в багровой пелене, но люди, не замечая этого, движутся дальше. Они прошли сквозь Лапсуса, сквозь вентилятор, они шли с развороченными черепами, и Лапсус с ужасом смотрел, как, дойдя до противоположного угла площади, толпа превратилась в безукоризненно ровный строй, четко выполнивший неслышимую команду "Правое плечо вперед". Колонны людей с дырявыми лицами выполняли на площади строевые экзерциции. Не в силах наблюдать эту картину, Лапсус потянулся к кнопке. Но кнопка не действовала, остановить вентилятор было невозможно.
Обрывки сновидений, лишившись своих владельцев, гроздьями падали на многострадальный город, наводнив его улицы фантастическими существами. Чего здесь только не было! Конечно, были здесь и огнегривые львы с синими волами, но, помимо них, на канониров просыпалось великое множество очень неприятной твари. Уму непостижимо, сколько мерзости было заключено в канонирских снах! Корчащийся в предсмертной агонии Канон плевался в город огромными, в человеческий рост, пауками, тарантулами и мокрицами. Улицы кишели чудовищными насекомыми, все это ползало, перекатывалось друг через друга и питалось падалью. К счастью, дары неба облюбовали не все городские магистрали, а выборочно группировались возле определенных домов. Может, быть, это обстоятельство и спасло Нездешний город от неизбежного вымирания.
Лапсус не видел этого. Постоянно работающий над головой вентилятор отпугивал упавших с неба животных. Но он смутно ощущал, что в городе творится что-то неладное.
...После пятидневного отсутствия на площади наконец появился Симплициссимус. Он прискакал на существе, отдаленно напоминавшем верблюда. Извозчик крепко обнял друга.
- Как там? Да на тебе лица нет! Нашел Флору?
- Да. Только... Она совсем не похожа на себя. Я едва узнал ее. Я не могу понять, в чем дело. Это будто бы не она. - Симплициссимус устало опустился на землю. - Кажется, я любил другую женщину.
Лапсус присел рядом.
- Я должен был предупредить тебя об этом. Но когда ты пришел ко мне, я еще сам понимал не все. Знаешь, мы все теперь другие. Мужчины могут узнать друг друга, хотя и с трудом, но вот узнать женщину... Вряд ли.
- Может, не нужно было всего этого?
- Я думал... Я не знаю. - Лапсус ударил кулаком по жужжащему аппарату, помолчал. - Что там, на нашей улице?
- Табулус исчез. Квипроквокус выстроил баррикаду и отбивается от пауков...
- В городе пауки?
- С тебя ростом. И другие гады.
- Ясно. - Лапсус встал. - Завтра утром мы уходим.
- Куда?
- Куда подальше. Нужно увезти из города вентилятор.
- И что тогда?
- Все войдет в норму. Люди сами разберутся, как им жить. Канона больше нет. Если по городу бродят ожившие сны, значит, Канон умер, а все эти твари скоро вымрут вслед за ним, потому что их нет в природе... Ты берешь с собой Флору? - Симплициссимус медленно покачал головой. - Наверно, ты прав. Теперь все будет по-другому...
На рассвете Лапсус с Симплициссимусом пересекли городскую черту. Лапсус сидел на козлах, Симплициссимус шел рядом с повозкой. Жужжащий вентилятор выводил свою монотонную песню, заставляя лошадь коситься на него недобрым глазом. Не успевшее проснуться солнце лениво освещало безжизненную холмистую пустыню и забывшийся в болезненной дреме Нездешний город. Над городом в лучах восходящего солнца плескалось освобожденное от снов небо.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Недавно я вновь побывал в Нездешнем городе. Меня поразили его неузнаваемо широкие, омытые весенним цветением улицы. Не верилось, что несколько лет тому назад город лежал в руинах.
Я не нашел в городе старых знакомых. Я стал расспрашивать о них и с удивлением узнал, что нездешнегородцы не носят больше латинских имен. Теперь их имена чем-то напоминают греческие. Но более всего меня поразило то, что проспект Великого Переселения переименовали в Маросейку, а шоссе Утраченной Радости - в Воздвиженку. Я не поверил своим глазам, когда увидел таблички с этими наименованиями, однако пробегавший мимо мальчик заверил меня, что это действительно так.
