Юрий Константинов - Преследование
— Извините, — сказала Кроули, — не думала, что причиню вам боль своим вопросом.
Быстрым движением Катрин Бакст выудила откуда-то облатку с ярко-красными таблетками «Алко», привычно бросила в рот несколько сплюснутых шариков. Затем пододвинула облатку к Элен:
— Хотите?
Помедлив, та взяла и положила под язык алую горошину, почти сразу ощутив, как дурманящее тепло мягкими толчками начинает растекаться по телу.
— Слава богу, вы не трезвенница, — заметила Катрин Бакст. — Терпеть не могу трезвенников.
Ее лицо порозовело, и голос уже не дрожал.
— Знаете, года два назад, я хорошо это запомнила, потому что именно тогда впервые получила от Сторна кучу денег, ко мне заявились два типа. Они показали жетоны с трехзначным индексом. Вам это что-то говорит?
— Тайная полиция? — спросила журналистка.
— Вот-вот. Шпики высшего класса, почти супермены. Битый час они втолковывали мне, чтобы я, не дай бог, не сболтнула ничего лишнего про Макса. И чтобы сразу их известила, если кто-то заинтересуется моим бывшим мужем. Может, мне так и поступить?
Ее неестественно блестевшие глаза впились в журналистку. Элен Кроули пожала плечами.
— Они были трезвенниками, эти типы, — выговорила с отвращением Катрин Бакст. — Безликими, как мыши, трезвенниками. Плевать я хотела на их советы. Надеюсь, в этой своей программе вы не собираетесь выставлять Макса Сторна ангелом без крыльев?
— Совсем напротив. Дело в том…
— Ладно, тогда я расскажу кое-что, — бесцеремонно перебила Катрин. — Если у вас есть шанс как-то испортить ему жизнь, почему бы не попытаться. Ну, спрашивайте, так будет проще начать.
— За что вы ненавидите своего мужа, Катрин?
— Бывшего мужа, — резко поправила та. — А по-вашему, я должна испытывать симпатию к тому, кто вначале растоптал меня как человека, затем как женщину? Так вот, когда-то я любила его. Любила и жалела. У него ведь никого не было, кроме меня и… — Катрин Бакст глубоко вздохнула, — его болезненного, прямо-таки дьявольского честолюбия. Сторн с его обидой на все человечество временами бывал удивительно беспомощным. У любви разные дороги: иногда она рождается от восхищения, иногда — от простой потребности постоянно ощущать рядом чей-то локоть… Моя любовь к Максу возникла из жалости. Он был так необузданно вспыльчив, так слепо разрушал все то, что могло стать фундаментом его благополучия. Мне казалось, я нужна ему и сумею как-то выравнять его вздорный характер. Вся беда в том, что я привязалась к нему больше, чем он ко мне, — произнесла с горечью Катрин Бакст. — Банальная история, не правда ли: из двоих кто-то всегда любит сильнее. Вот я и оказалась этим кем-то. Прошло время, и Сторн переступил через меня, как через отслужившую свое вещь. У него был магнит попритягательней моей любви и жертвенности. К сожалению, я поняла это слишком поздно.
— Что вы имеете в виду?
— Да науку, эти его эксперименты, будь они прокляты! — прошептала Катрин Бакст.
— А чем он занимался? — осторожно спросила журналистка.
— О, в этих вещах я разбираюсь слабо. Его интересовали какие-то функции головного мозга, кажется, это так называется. И еще проблема искусственного интеллекта. Он не раз говорил, что судьба слепа, что она раздает талант не тем, кто выжмет из него максимум пользы, а слабым и никчемным людям. Эти люди, кричал Сторн, подобно невеждам, не сознающим, какими сокровищами владеют, способны выудить лишь золотые песчинки из груды драгоценностей, которыми одарила их природа. Он считал, что должен исправить эту несправедливость, переделать мир. Да, — помолчав, повторила Катрин Бакст, — ни много, ни мало: переделать мир.
— Занятно, — отозвалась Элен Кроули. — Кто же он, ваш бывший муж, гений или сумасшедший?
Катрин Бакст засмеялась невесело, обнажив мелкие зубы:
— А почему бы не разом — то и другое? Сумасшедший гений. Или такое невозможно? — Она резко оборвала смех, проговорила задумчиво:
— Похоже, он добился своего…
— Добился чего?
Катрин Бакст перевела на журналистку странный отсутствующий взгляд. Возможно, она видела в этот момент того, кого так любила когда-то. А может быть, и продолжает любить.
— Добился чего? — повторила Элен Кроули.
Взгляд Катрин Бакст, наконец, обрел ясность:
— Я же сказала, все это чертовски сложно для моего бедного ума. Все эти научные подробности. И то, что произошло затем со Сторном… Наверное, если бы я была суеверной, то решила, что он заложил душу дьяволу. О, как он работал тогда — сутками напролет. Я тихонько заносила в лабораторию еду — она оставалась нетронутой. Он ничего не замечал вокруг, он был одержимей всех одержимых, я понимала, что Сторн близок к чему-то важному. Он отыскал это важное, — бесстрастно произнесла Катрин Бакст, — важное и необыкновенное. Мне очень жаль, что я не из ученых, — добавила она, перехватив красноречивый взгляд журналистки, — и не могу сообщить вам что-то более существенное. Но я уверена, что говорю правду. В те дни Сторн предпринял нечто для него совершенно неприемлемое — преодолев свою болезненную некоммуникабельность, пригласил для консультаций несколько специалистов. Известных ученых, их лица были мне знакомы по видеопрограммам. После беседы со Сторном его гости выглядели потрясенными…
— Потрясенными?
— Вот именно. Такие лица бывают у людей, перед которыми внезапно разверзается бездна…
— Что же произошло?
— Не знаю, — сцепила свои болезненно худые пальцы Катрин Бакст. — Знаю только, что с этого момента Сторн перестал быть Сторном.
— Перестал?..
— Как-то я поймала на себе его взгляд, и испугалась. Было в этом взгляде нечто такое… Словно из Сторна глядит на меня какое-то другое существо. Такое ощущение передать невозможно. Лицо, голос, руки, все тебе знакомо, а человека будто подменили, и. ты ощущаешь это каждой клеточкой своего существа.
Элен Кроули поражение покачала головой.
— Его переполняла какая-то дикая, необузданная энергия. Вскоре я поняла, что не нужна этому новому Сторну, ни о какой любви с его стороны не могло быть и речи.
— Но почему?
— Когда любят, не требуют от женщины такого, на что не отважится и последняя потаскуха, — прошептала Катрин Бакст. — А в Сторна словно зверь вселился. Вот, — нервическим движением она откинула легкую ткань с плеча, обнажив два продолговатых багровых рубца.
— Это следы самых невинных из его развлечений, — сказала Катрин Бакст. — С некоторых пор ему нравилось заставлять меня страдать. Жизнь моя превратилась в ад. Так не могло продолжаться. Я должна была, или расстаться с ним, или покончить с собой.
