Рэй Брэдбери - Тёмный карнавал (Dark Carnival), 1947
– Мне пора идти готовиться к празднику, паук, – сказал Тимоти. Паук крутился на конце своей ниточки, и Тимоти почувствовал себя одиноко. Он надраит все ящики, насобирает пауков и поганок, будет развешивать повсюду траурный креп, но едва начнется праздник, как о нем позабудут. Чем сына-недотепу меньше видно и слышно – тем лучше.
Словно сразу сквозь весь дом внизу пробежала Лаура.
– Возвращение домой! – весело кричала она, и шаги ее раздавались как бы всюду.
Тимоти снова прошел мимо комнаты Сеси – та мирно спала. Раз в месяц она спускалась вниз, а обычно так и лежала в постели. Милая Сеси. Он мысленно спросил ее: "Где ты теперь, Сеси? В ком? Что видно? Не за холмами ли ты? Как там живут?" Но зашел не к ней, а в комнату Элен. Та сидела за столом, сортируя пряди волос: светлых, рыжих, темных – и кривые обрезки ногтей. Все это она собрала, работая маникюршей в салоне красоты деревни Меллин, милях в пятнадцати отсюда. В углу комнаты стоял большой ящик из красного дерева, и на нем была табличка с ее именем.
– Уходи, – сказала она, даже не взглянув на брата. – Не могу работать, когда ты, остолоп, рядом.
– Канун Дня Всех Святых, Элен, подумай только! – сказал он, стараясь быть дружелюбным.
– Фу-у-у. – Она сложила обрезки ногтей в небольшой белый пакетик и надписала его. – Тебе-то что? Что ты об этом знаешь? Только перепугаешься до смерти. Шел бы лучше обратно в кроватку.
– Мне надо почистить и надраить ящики, и еще кое-что сделать, и прислуживать, – покраснел Тимоти.
– А если не уйдешь, то с утра обнаружишь у себя в кровати дюжину сырых устриц, – бесцветным голосом продолжила Элен. – Гуляй, Тимоти.
Разозлившись, он не глядя побежал по лестнице и налетел на Лауру.
– Смотри куда прешь, – прошипела она сквозь зубы.
И унеслась прочь. Тимоти поспешил к открытой двери погреба, вдохнул сырой, пахнущий землей воздух.
– Папа?
– Самое время! – отец крикнул снизу. – Быстро сюда, а то не управимся к их прибытию.
Тимоти мгновение помедлил – чтобы расслышать миллион звуков, заполнивших дом. Братья приходили и выходили, как поезда на станции, переговаривались, спорили. Казалось, если постоять тут минуту, то со всевозможными вещами в бледных руках мимо пройдут все домочадцы: Леонард с маленьким черным докторским саквояжем; Самуэль с громадной, в переплете из черных дощечек книгой под мышкой несет новые ленты крепа; Байон курсирует между машиной и домом, таская все новые галлоны питья.
Отец прекратил работать и передал тряпку Тимоти. Стукнул по громадному ящику из красного дерева.
– Давай-давай, надрай-ка этот и примемся за следующий. А то жизнь проспишь.
Навощивая поверхность, Тимоти заглянул внутрь.
– А дядя Эйнар большой, да?
– Угу…
– А какой большой?
– Ну ты ведь сам видишь ящик.
– Я же только спросил. Футов семь?
– Болтаешь ты много.
Около девяти Тимоти вышел в октябрьскую темноту. Ветер был не теплый, не холодный, и часа два он ходил по лугам, собирая поганки и пауков. Его сердце вновь забилось в предвкушении. Сколько, мама говорила, родственников будет? Семьдесят? Сто? Он миновал строения фермы. "Вы бы только знали, что происходит у нас в доме", – сказал он, обращаясь к клубящимся облакам. Взойдя на холм, поглядел в сторону расположенного поодаль города, уже погрузившегося в сон. Циферблат ратушных часов издалека казался совершенно белым. Вот, и в городе ничего не знают. Домой он принес много банок с поганками и пауками.
Недолгая церемония прошла в небольшой часовенке в нижнем этаже. Она была похожа на обычные, отправляемые годами: отец декламировал темные строки, прекрасные, будто выточенные из слоновой кости; руки матери двигались в ответных благословениях. Тут собрались и все дети, за исключением Сеси, так и оставшейся в кровати наверху. Но Сеси все равно присутствовала. Можно было заметить, как она смотрит то глазами Байона, то Самуэля, то матери; движение – и она в тебе, а через мгновение снова исчезла.
Тимоти молился Его Темноте, в животе у него словно комок лежал: "Пожалуйста, пожалуйста, помоги мне вырасти, помоги мне стать таким, как мои сестры и братья. Не позволяй мне быть другим. Если бы я только умел приделывать волосы к пластмассовым куклам, как Элен, или делать так, чтобы люди в меня влюблялись, как умеет Лаура, или читать странные книги, как Сэм, или работать в хорошей должности, как Леонард и Байон. Или даже завести когда-нибудь семью, как отец и мать…"
В полночь дом сотряс первый шквал урагана. Свет врезался в окна ослепительно белыми стрелами. Ураган приближался, разведывая окрестности, проникал всюду, рыхлил сырую ночную землю. И вот входная дверь, наполовину сорванная с петель, замерла в оцепенении, и в дом вошли бабушка и дедушка, прямо как в прежние времена!
После этого гости прибывали каждый час. Порхание и мельтешение подле бокового окна, стук в парадные двери, поскребывания с черного хода. Шорохи в подвале, завывания осеннего ветра в печной трубе. Мать наполняла большую пуншевую чашу багровой жидкостью из кувшинов, привезенных Байоном. Отец вносил в комнаты все новые горящие сальные плошки, Лаура и Элен развешивали всюду пучки волчьей ягоды. А Тимоти потерянно стоял среди этого безумного возбуждения; его руки дергались во все стороны, взгляд не мог остановиться ни на чем. Хлопанье дверей, смех, звук льющейся жидкости, темнота, завывания ветра, перепончатый грохот крыльев, шаги, приветственные восклицания на крыльце, прозрачное дребезжание оконных переплетов, мелькающие, наплывающие, колышущиеся, слоящиеся тени.
– Ладненько, ладненько, а это, должно быть, Тимоти?!
– Что?
Его коснулась чья-то холодная рука. Сверху глядело вытянутое косматое лицо.
– Хороший парень, чудный парень, – произнес незнакомец.
– Тимоти, – сказала мама, – это дядя Джейсон.
– Здравствуйте, дядя Джейсон.
– А вот там… – мать увлекла дядю Джейсона дальше. Тот, уходя, обернулся через плечо и подмигнул Тимоти.
Тот снова остался один.
И будто с расстояния в тысячу миль, из мерцающей темноты донесся высокий и мелодичный голос Элен:
– А мои братья и в самом деле очень умны. Угадайте, чем они занимаются, тетя Моргиана!
– Представления не имею.
– Они заправляют городским похоронным бюро.
– Что? – оторопела тетушка.
– Да! – Пронзительный смех. – Не правда ли, бесценное местечко?
Снова смех. Тимоти замер на месте.
– Они добывают средства к существованию матери, отцу, всем нам. Кроме, конечно, Тимоти…
Повисла тяжелая тишина. Голос дяди Джейсона:
– Ну? Выкладывай, что там с Тимоти?
– Ох, Лаура, твой язычок… – вздыхает мать.