Иван Беляев - Галобионты
– И откуда же ты, такой красивый, взялся? – спросила быстро оправившаяся от испуга дамочка.
– Я уже сказал – с вокзала.
– Тебя что, и родили на вокзале? – съехидничала она, усаживаясь на соседнюю койку и закидывая ногу на ногу.
Короткая юбка не скрывала ее обтянутых черными колготками костлявых колен.
– Почти, – процедил он, неотрывно следя на движением ее ножки в черной лакированной туфельке, которой она кокетливо болтала.
– А где баба Маня?
– В магазине.
– А почему ты в таком виде, можно узнать?
– А чем плох мой вид? – парировал он, поведя плечом.
– Видок у тебя, конечно, что надо, – хихикнула женщина, – мне очень даже нравится. Правда… – он интригующе примолкла.
– Что?
– Мне кажется, что без этого рванья ты выглядел бы намного лучше.
Всем своим существом он ощущал исходящее от женщины жгучее желание. Оно находило отклик в нем, но что-то мешало ему поддаться этому новому чувству. Скорее всего, то, что женщина не в полной мере отвечала его эстетическим притязаниям.
– Меня зовут Елена, – произнесла она, видя, что незнакомец не торопится представляться.
– Елена, – повторил он, продолжая задумчиво разглядывать дамочку.
– А тебя как? – не выдержала она.
Он чуть помедлил с ответом, потом медленно произнес, наблюдая за ее реакцией:
– Герасим.
– Ого! Ну и имечко! – хохотнула она. – А где же твоя Му-му?
Он по-прежнему смотрел на нее, на лице не отразилось никаких эмоций. Между тем дамочка спохватилась, что ляпнула глупость и мгновенно посерьезнела.
– А можно я буду звать тебя Германом? Так, по-моему, красивее звучит.
– Можно.
Он подумал о том, что мог бы и сам догадаться назваться этим именем.
– Спасибо за подсказку, – сказал свеженареченный Герман, – теперь так и буду представляться.
– Видишь, какая я умная.
Он промолчал, не оспаривая, но и не подтверждая ее самодовольного утверждения.
– Ты всегда такой? – дамочка капризно надула губы.
– Какой? – не понял Герман.
– Молчун такой.
Он пожал плечами, действительно, не зная, что на это ответить. Наука говорить ни о чем была для него пока недостижимой. Герман привык относиться к речи, как к средству передачи необходимой информации. Каждое слово в его представлении было не просто набором определенных звуков, но неким символом, обозначающим конкретное понятие. Хозяин любил говорить. Иногда его заносило так, что он не мог остановиться в течение нескольких часов, самозабвенно ораторствуя на интересующую его тему. Герман слушал Хозяина и удивлялся этой способности, которой он сам был совершенно обделен. В такие моменты особенно остро ощущалось различие между ними, и это приносило ему боль.
Нечто похожее он испытывал сейчас, в разговоре с этой вульгарной дамочкой. Но на сей раз вместо ощущения неполноценности в Германе возникло раздражение. Женщина была слишком глупа.
– Иди сюда, – сказал он, положив руку на кровать рядом с собой.
– Зачем это? – Елена подняла тонкие подведенные брови.
– Я тебя хочу.
– Ого! – женщина снова захихикала, усиливая его раздражение. – Вот тебе и молчун. Вот молчит, молчит, а потом, как скажет, так хоть стой, хоть падай…
Герман, не вставая с кровати, схватил ее за плечо и рывком притянул к себе. Женщина вскрикнула. В ее лице отразился слабый испуг.
– Ты что! Мне же больно!
Она не кривила душой. Но обнажившемся плече в том месте, за которое Герман схватил ее, появился кровоподтек. Он отпустил женщину.
– Зверюга! – всхлипнула Елена, потирая ушибленное место.
В ее глазах появились слезы, лицо исказила обида.
– За что ты так со мной?
Герман слегка дотронулся до кровоподтека, ему стало не по себе.
– Извини меня, я не рассчитал свою силу.
– В следующий раз будь добр, рассчитывай, – потребовала Елена, порываясь подняться.
– Постой, – он заставил ее сесть, – если будешь себя хорошо вести, я тебя вылечу.
Елена немного успокоилась и вновь приняла кокетливый вид.
– Вылечишь? Это как?
Ни говоря ни слова, он наклонился к поврежденному плечу и слегка коснулся его губами. В нос ударил тяжелый запах плохих духов. Он поморщился и отпрянул. Кожа женщины была бархатистой и приятной на ощупь. Ее дыхание чуть заметно участилось, глаза заволокло пеленой. Герман снова наклонился к ней и, стараясь не вдыхать, осторожно лизнул ушибленное место. Елена шумно перевела дыхание и откинула назад голову. Кровоподтек, смоченный слюной, стал бледнеть. Он больше не ощущал запаха ее духов, теперь он чувствовал лишь трепещущее женское тело в своих руках. Удары его сердца отдавались в ушах, руки начали подрагивать. Елена потянулась к нему и поцеловала в губы. Она и думать забыла об ушибе, боль разом отпустила ее. Герман ощутил ее теплые руки на своих плечах.
В глазах потемнело, в голове все смешалось, его поглощала яростная животная страсть…
– А-а-а! – раздался вдруг дребезжащий старухин голос. – Молодежь уже спелась, как я погляжу!
Герман поднял голову и так посмотрел на стоящую в дверях возвратившуюся бабку, что она в испуге отшатнулась и попятилась назад. Собрав последние остатки благоразумия, он сумел взять себя в руки и не наброситься на старуху. Герман резко поднялся, бесцеремонно бросив Елену на постель.
– Купила?
Голос был сдавленным, словно он говорил из-под одеяла.
– Купила, касатик, все купила. Останешься довольным.
Она показала на авоську с несколькими свертками.
– Посмотришь?
– Конечно, посмотрит, баб Мань, что ты глупости спрашиваешь, – встряла в разговор Елена.
Ободренная этими словами, старуха просеменила в глубину спальни и выложила на кровать свертки.
– Вот, – говорила она, распаковывая вещи, – это рубашка, это брюки, вот исподнее и носки…
Герман, не сбрасывая халат, рассматривал принесенные покупки. Они походили на новые, видимо, старуха не решилась обманывать его.
– Ну что же ты, – подзадорила его Елена, – примерь, а мы с баб Маней посмотрим, как сидит.
– Я сам посмотрю, – решительно заявил он, недвусмысленно давая понять, что хочет остаться один.
Елену это слегка задело.
– Пойдем, баб Мань, не хочет нам показывать свои прелести, да нам не больно-то и хотелось.
Она встала и с видом оскорбленного достоинства направилась к двери. Старуха засеменила следом.
Оставшись один Герман прежде всего позаботился о том, чтобы в комнату никто на заглянул, для этого он пододвинул к двери одну из ближайших кроватей. Затем открыл платяной шкаф и встал между двумя створками так, чтобы его не видно было от двери. В шкафу висело большое, но помутневшее от времени зеркало.
