Ирина Скидневская - Звездные мальчики
— Глупости? — усмехнулся Дизи, бросая в воду камешки.
— Нет, ну, конечно, при других обстоятельствах я допустил бы…
— Кстати, обстоятельства опять против нас.
Тики покраснел.
— Я знаю, о чем ты сейчас подумал. Мы с Рики для тебя — балласт. Без нас тебе было бы легче… значительно легче…
— Без вас, — резко перебил его Дизи, — я здесь ничто. Я никогда вас не оставлю. Только если ты прогонишь меня.
Тики вздохнул.
— Нервы совсем сдают. Скорей бы все выяснилось.
— Нельзя торопиться. Арина к нам присматривается, ей тоже нужно время.
— Какова наша официальная версия?
— Рики нужно вылечить.
— Да, за одним этим я пришел бы сюда, — кивнул Тики. — Только пусть она поможет ему…
Мальчики набрали под небольшим обрывом у реки по ведру мягкой голубоватой глины и вдруг заметили на сломанной березе ворона. Птица сидела неподвижно и, казалось, не проявляла к людям никакого интереса. Выглядела она безобидной, но ее слишком крупные размеры настораживали.
— А вот и наш злодей, — глубоко вздохнув, сказал Тики и двинулся по мосту навстречу птице. Та шевельнулась, но не сдвинулась с места.
Дизи схватил друга за рукав.
— Остановись, Тики. Куда ты идешь?
— Сейчас все и проверим.
— Забыл, что бабуся говорила? С моста не сходить!
— Ты уже боишься его? — прищурившись, сказал Тики.
— Но осторожность ведь тоже не помешает, правда?
— Арина дала нам алмаз.
— Не делай этого! — сердито сказал Дизи.
Тики упрямо ступил с моста на землю, и в то же мгновение черный ворон, слетев с березы, превратился в страшного старика, который чуть не схватил мальчика своими жилистыми руками. Дизи резко выдернул Тики обратно на мост, за невидимую черту, о которой говорила бабка. Взглянув друг на друга, они поняли, что обоим страшно — настолько неожиданным получилось подтверждение слов Арины.
Старик не исчез. Он стоял, ухмыляясь, на расстоянии вытянутой руки и молча смотрел на мальчиков немигающим взглядом. Дизи закрыл глаза, чтобы собраться с духом и унять бешено колотившееся сердце.
— Так, — успокоившись, сказал он и, сняв с шеи шнурок с камнем, который дала Арина, ткнул алмазом чуть не в лицо старику.
Тот в ужасе отшатнулся и, снова обернувшись вороном, исчез за поникшими соснами.
Бабуси во дворе не было, Рики и петуха тоже. Из дома вдруг донесся тихий бабкин голос:
— Вот горе-то…
Уронив тяжелые ведра, мальчики бросились в дом. Рики, весь в синяках и ссадинах, в беспамятстве лежал на лавке, а бабка прикладывала к его ранам какие-то примочки. Петух, нахохлившись, сидел в изголовье.
— Ну, сегодня скучать не приходится… — растерянно произнес Тики.
— Слышу, кричит мальчонка. В овин забрел, неслух — овинник его и помял. Еле отбила дружка вашего, — не прерывая занятия, пояснила бабка. От ее стараний Рики пришел в себя и тихо застонал.
— Ну-ка, бабушка, пусти меня, — сказал Дизи, подсаживаясь к Рики на скамью. Ловкими уверенными движениями он ощупал мальчика и через некоторое время сообщил: — Переломов нет.
— Испугался сильно, — тихо сказала бабка.
Она ласково погладила Рики по мягким черным волосам, вышла из дома и решительно направилась к овину. Ветер колоколом раздувал ее синюю юбку. Тики и Дизи, переглянувшись, последовали за ней.
Широко распахнув дверь овина, бабка суковатой палкой провела от косяка к косяку черту и начала разговор:
— Что ж ты, батюшка-овинник, безобразничаешь? Зачем мальчонку прибил? Не стыдно тебе, старому, гостей моих обижать? — увещевала она невидимого духа. — Разве тебе на моем дворе плохо живется? Что? — Она прислушалась. Не хотела я с тобой ссориться, да видно придется… С чего это я тебе кланяться буду — я у тебя в овине пшеницу не сушу! А мальчонка-то что тебе сделал? — Из проема двери прямо в лицо бабке пыхнуло пламя. — И-и, сдурел, старый! Маешься от безделья… Только с мокошью тебе не тягаться, забыл?
В ответ из овина раздался жуткий вой, и в одно мгновение ветхая постройка вспыхнула, как спичка.
— Неси горшок поменьше, самый маленький! — крикнула бабка Тики и бросила ему ключ от кладовой. — Да не забудь дверь запереть!
Тики со всех ног бросился к сеновалу и вскоре прибежал обратно с крошечным, размером с наперсток, горшочком. Овин уже догорал, искры снопами летели во все стороны, и если бы сарай не стоял особняком, соседние постройки уже занялись бы. Дизи лихорадочно оттаскивал на середину двора какую-то рухлядь, петух голосил и, хлопая крыльями, носился по двору, а бабка стояла неподвижно и, как завороженная, смотрела на огонь.
— Глупый, глупый… старый дед… — все приговаривала она.
Взяв у Тики горшочек, она изо всех своих старческих сил бросила его в самую середину пожара. От удара горшочек взорвался миллионами мелких брызг, и стихия воды победила стихию огня.
Мальчики встали рядом с Ариной. Тоскливое, тягостное чувство, какое всегда возникает у людей, глядящих на пепелище, овладело ими…
— А где овинник? — спросил Тики.
— Нет его больше, — тихо сказала бабка, повернулась и пошла к дому.
Она села на бревно, а грязный, весь в саже, петух, устав возбужденно скакать по двору, подлетел к ней, сел, поджав лапы, и затих.
До самого вечера Арина молча сидела на бревне и невидящими глазами смотрела куда-то вдаль. Рики дремал на печи в доме; Тики и Дизи таскали с реки глину, месили ее и, сменяя друг друга, лепили на гончарном круге горшки. К концу работы их набралось около тридцати штук.
К вечеру бабка вышла из своего сосредоточенного состояния и после бани, за ужином, мальчики решились расспросить ее об овиннике. Она не стала отнекиваться и сразу негромко заговорила:
— Мы, деревенские люди, всегда пшеницу сеем. Перед обмолотом снопы в овинах сушат, а в овине хозяин живет, овинник. Я еще маленькая была, познакомилась с ним… Играла во дворе и, как ваш дружок, забежала в овин. Так он мне пятерней по лицу залепил — след потом целый год держался. Отец с матерью мои испугались, нельзя овинника сердить, весь урожай может спалить. Бабушка велела курицу зарезать, еды всякой наготовить да все это в подлазе для него оставить. Злой он очень, этот дух… В деревне один был, жил на нашем дворе, а по другим овинам с проверкой ходил — так ли все делают люди? Как топить овин собрались, у него разрешение нужно спросить. А пуще всего он любил, когда благодарили его: "Спасибо, батюшко-овинник, послужил ты нынешней осенью нам верой и правдой! Не побрезгуй угощением нашим." И чтоб непременно низко поклонились и еду оставили. А кто не чествовал хозяина, плакал потом: по горячему углю положит в каждый угол, и сгорит овин со всем урожаем вместе…
