Филип Фармер - Восстаньте из праха (перевод М. Ахманова)
— Оставим это на будущее, — сказал Бартон. — Если нас не обеспечат библиотекой, мы создадим свою собственную. Конечно, если это окажется возможным.
Он подумал, что Фригейт задает глупые вопросы, но сейчас почти все были слегка не в своем уме.
Возле самых холмов двое мужчин, Рокко и Бронтич, сменили Казза и Моната. Бартон вел свою группу мимо деревьев сквозь высокую, по пояс, траву; ее заостренные пилообразные края царапали голые ноги. Он срезал ножом один из стеблей и потянул, проверяя на прочность. Фригейт старался держаться поближе к Бартону и, казалось, не мог прекратить болтовню. Бартон подумал, что американец, по-видимому, хочет избавиться от мыслей о двух несчастных, гибель которых отметила первый день воскресшего человечества.
— Если все люди, когда-либо жившие на Земле, восстали из мертвых в этой долине, то подумайте, какие можно провести исторические исследования! Сколько тайн и секретов удастся раскрыть! Можно будет поговорить с Джоном Уилксом Бутом и установить, был ли на самом деле военный министр Стэнтон причастен к убийству Линкольна. Можно будет раскрыть тайну личности Джека-Потрошителя. Узнать, действительно ли Жанна д’Арк была связана с ведьмами. Поговорить с наполеоновским маршалом Неем и проверить, действительно ли ему удалось избежать расстрела и стать школьным учителем в Америке. Ознакомиться с истинной историей Пирл-Харбора. Увидеть лицо человека в Железной Маске, если таковой вообще когда-либо существовал. Взять интервью у Лукреции Борджиа и тех, кто был с ней знаком, чтобы выяснить, была ли она на самом деле шлюхой и отравительницей, как считает большинство людей до сих пор. Узнать, кто убил двух малюток-принцев в Башне Смерти. Может быть, это сделал сам Ричард III?
Фригейт на мгновение замолчал, казалось, он колебался. Потом, искоса взглянув на Бартона, он продолжал:
— И вам, сэр Ричард Френсис Бартон, тоже можно было бы задать немало вопросов о вашей собственной жизни, в которой многое осталось неясным для ваших биографов. Например — была ли у вас на самом деле возлюбленная-персиянка, на которой вы хотели жениться? Правда ли, что ради нее вы собирались расстаться с Англией, пожертвовать положением в обществе и навсегда поселиться в Иране? Ходили слухи, что она погибла и что ее смерть вы оплакивали до конца своих дней.
Бартон вспыхнул и свирепо уставился на Фригейта. Они едва познакомились, а этот бесцеремонный янки уже задает такие глубоко личные вопросы... будит бередящие душу воспоминания... Этого нельзя простить!
Фригейт изменился в лице и поспешно отступил назад.
— Ну... ну... пусть, все это может подождать... я же понимаю... Но я тоже мог бы рассказать кое-что... Ваша жена, знаете ли, похоронила вас на католическом кладбище, с соблюдением всех обрядов... На католическом кладбище, представляете! Вас! Неверующего!
Глаза Руаха, прислушивавшегося к болтовне Фригейта, все больше и больше расширялись от изумления. Наконец, он прервал американца и вмешался в разговор:
— Так вы — Бартон, исследователь Востока и лингвист? Первооткрыватель озера Танганьика? Человек, который совершил паломничество в Мекку, переодевшись мусульманином? Переводчик «Тысячи и одной ночи»?
— У меня нет ни желания, ни нужды лгать вам. Да, это —
я.
Еврей плюнул в Бартона, но ветер отнес плевок в сторону.
— Ты — сукин сын! — закричал Лев Руах. — Ты — вонючий нацистский выродок! Я читал о тебе! Да, во многих отношениях ты был выдающимся человеком, готов это допустить. Но ты же — антисемит!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Бартон смутился.
— Мои враги, — сказал он, покачав головой, — распространили эти безосновательные и грязные слухи. Но любой, кому известны факты, кто знаком со мной, знает правду. А сейчас, я думаю, вам следовало бы...
— Так что же — это не вы написали «Еврей, Цыган и Эль-Ислам»? — спросил Руах, насмешливо улыбаясь.
— Я, — ответил Бартон. Его лицо раскраснелось, и когда он опустил глаза, то заметил, что кровь прилила даже к предплечьям и груди.
— А теперь — я хотел сказать это, но вы меня грубо перебили — теперь, мне кажется, вам лучше покинуть нас. Я не привык прощать оскорбления. Человек, осмелившийся говорить со мной подобным тоном, должен подкреплять свои слова действием. Но сейчас мы все находимся в необычной ситуации и, наверное, вы слишком возбуждены. И тем не менее — если вы немедленно не извинитесь или не уберетесь прочь, то здесь появится еще один труп.
Руах сжал кулаки и пристально посмотрел на Бартона, потом развернулся и пошел прочь.
— Кто такой нацист? — спросил Бартон у Фригейта.
Американец, как мог, объяснил.
— Мне нужно многое узнать о том, что случилось после моей смерти, — задумчиво произнес Бартон. — Этот человек ошибается, я — не нацист... Вы говорите, Англия стала второразрядной державой? Всего лишь через пятьдесят лет после моей смерти? Трудно в это поверить...
— Какой смысл мне лгать вам? — удивился янки. — К тому же, вы не должны огорчаться. В конце двадцатого столетия ваша родина возвысилась опять, причем весьма любопытным образом. Правда, было уже слишком поздно...
Слушая американца, Бартон испытывал гордость за свою страну. Хотя его заслуги не были оценены is Англии по достоинству, он без колебаний отдал бы за нее свою жизнь. И он всегда был предан королеве.
Неожиданно он произнес:
— Если вы догадались, кто я такой, почему вы ничего не сказали мне об этом?
— Я хотел иметь полную уверенность. Кроме того, у нас не было времени для общения, — ответил Фригейт. — Как и для всего прочего, — добавил он, покосившись на великолепную фигуру Алисы Харгривс.
—- О ней я тоже слышал, — сказал он. — Если она именно та женщина, о которой я думаю...
— Мне ничего о ней неизвестно, — прервал его Бартон и остановился; они уже поднялись на вершину первого холма. Здесь носильщики опустили тело на землю рядом с огромной красной сосной.
Тотчас же Казз, зажав в ладони кремневый нож, присел на корточки перед трупом. Он поднял голову и произнес нараспев несколько фраз — должно быть, молитву. Затем, прежде чем кто-нибудь успел его остановить, неандерталец вспорол живот мертвеца и вытащил печень.
Почти все вскрикнули от ужаса, и даже с губ Бартона слетел хриплый возглас. Глаза Моната округлились от изумления.
Казз впился огромными зубами в еще теплую, кровавую плоть и оторвал большой кусок. Полузакрыв глаза от наслаждения, он принялся пережевывать мясо своими мощными челюстями. Бартон непроизвольно шагнул вперед, протянув руку, словно хотел защититься от ужасного зрелища. Но Казз понял его совершенно иначе. Расплывшись в широкой улыбке, он оторвал кусок печени и протянул Бартону. Казалось, он был очень удивлен отказом.
