Виктор Суханов - Мини-футбол на Маросейке
Это было очень не просто — оставаться живым на передовой в первые месяцы войны, но каждый из троих нечеловеческими усилиями старался продлить свои дни, и не потому, что боялся смерти, а потому, что хотел как можно дороже отдать жизнь, нанеся проклятому врагу максимум урона. Им казалось, что дать убить себя слишком рано будет предательством по отношению к тем, кого они должны были защищать. Может, поэтому все трое дожили до 1942 года. А в начале 1942 года, после разгрома немецких полчищ под Москвой, сделалось совершенно ясно, что фашисты будут неминуемо разбиты, и их уничтожение лишь вопрос времени. И тем, кто воевал, стало, если только можно так сказать, легче умирать, потому как умирали они уже с твердым убеждением: «Мы победим!» Но чтобы победить, предстояло еще погибнуть миллионам советских людей, и многим из них в том тяжелом 1942 году.
Первым отдаст Родине свою жизнь дядя Володя — Волька. В марте 1942-го, под Ленинградом, он получит приказ, означающий верную смерть для него самого и для тех, кто еще оставался в живых в танковом полку, которым он теперь командовал. Волька коротко ответит: «Слушаюсь!» — и бегом направится к своим машинам. Чтобы не допустить немецкий танковый прорыв, дорога была каждая минута. На какой-то миг перед внутренним Волькиным взором мелькнет чистое лицо племянника Ванюшки, и ему станет хорошо от мысли, что этот родной человечек доживет до дня победы над фашистами. И сразу же командир полка перестанет думать обо всем, кроме того, как остановить лавину вражеских танков, рвущихся к Ленинграду по неширокому проходу между двумя болотами.
Фашистских танков было больше, много больше, чем имелось в распоряжении Вольки. Через несколько часов танки врага будут остановлены, а от полка практически не останется ничего, кроме поврежденной машины, командира, неспособной двигаться, но еще способной стрелять. И самого, истекающего кровью, Вольки — единственного живого в танке. А потом, когда ему начнет казаться, что застыли все стальные машины с крестами на башнях, среди безжизненных вражеских силуэтов вдруг появятся два новых и двинутся в сторону Ленинграда мимо неподвижной машины командира полка. Понимая, что два танка Ленинграду не страшны, Волька все же преодолеет безмерную слабость, усмехнется окровавленным ртом и, пробормотав «не ты, так кто же», ударит в упор из пушки по прущему рядом фашистскому танку. И сразу же навсегда потеряет сознание. Он уже не почувствует, как загорится его машина от ответного выстрела второго вражеского танка, не увидит, как этот немецкий танк упрямо двинется к нашим позициям и как тут же двое обвешанных гранатами раненых молча бросятся под его гусеницы. Эти двое были последними, оставшимися в живых, танкистами Волькиного полка.
Дядя Саша погибнет вторым. В осенний день в Сталинграде. Он возглавит горстку бойцов, оборонявших полуразрушенный и отрезанный немецким огнем от наших позиций дом. Извергая огонь и металл, этот дом никак не давал фашистам возможности подойти к Волге. Тогда враг подтянул артиллерию и стал бить по развалинам из орудий и минометов. Остатки стен рушились от страшных ударов снарядов и тяжелых фугасных мин… Осколок снаряда мгновенно поразит дядю Сашу насмерть. А через два часа к защитникам дома подойдет подкрепление, которое выбьет немцев с занимаемых ими позиций и на несколько сот метров отодвинет линию фронта. А каждый метр сталинградской земли измерялся таким количеством пролитой на нем крови, что никто на свете не смог бы назвать его истинную цену.
Ванюшка-средний переживет отца на несколько дней. Первоклассный лыжник и отличный парашютист, он попадет в специальную бригаду, сформированную из спортсменов. Дважды их группу будут сбрасывать на парашютах в тыл врага. И оба раза, выполнив задание, группа возвратится через линию фронта к своим, а Ванюшка будет единственным, кто не получит за это время ни одной царапины. Солдаты шутили, что их лейтенант — заговоренный от пуль. Потом бригаду перебросят на Кавказ.
Поворот горной дороги, прижавшейся к скале, имел ключевое значение. Если бы фашисты завладели им, они вышли бы на перевал, где не было наших войск. Три взвода специальной группы не подпускали врага к изгибу дороги. До подхода резервов оставалось несколько часов. Первый взвод был почти полностью уничтожен, его сменил второй, которым командовал Ванюшка. Он уже научился хорошо воевать и сразу рассчитал, как лучше оборонять дорогу, не теряя напрасно людей. «Ну что, ребята, как говорит мой батя, не мы, так кто же? А егеря у нас здесь не пройдут», — сказал он своим солдатам, верившим в него, как в бога. Второй взвод, действительно, потерял мало людей, погибло всего трое, но среди них сам лейтенант. Они не знали, что немцы только что приволокли на противоположную сторону ущелья минометы, и первый массированный залп из них сбросил троих, укрывшихся за огромным камнем, в снежную пропасть. Если бы знали, сменили позицию.
— Эх, лейтенант, — сказал сквозь слезы один из бойцов, — от пули-то тебя заговорили, а вот от мины не успели…
Нетронутые тленом тела лейтенанта и двух бойцов были обнаружены только через несколько лет после войны, когда необыкновенно жаркое лето полностью растопило в ущелье снег.
* * *Бросив последний раз взгляд на рассыпанное в поле серебро, Ванюшка вздохнул и побрел к капитану поговорить о том, что же будет дальше.
Александр Александрович встретил его, как всегда, приветливо. Лишенный семьи из-за своей службы, связанной с длительными плаваниями, он очень любил ребятишек, а к Ванюшке относился просто по-отечески.
Беспомощность и вынужденное безделье сильно сказались на капитане. У него обострились черты лица, и внешне он выглядел еще более суровым, чем обычно.
— Здравствуй, Ваня, — сказал капитан, — видишь, красота-то какая в природе! Много я повидал стран, а краше нашей родной земли все-таки ничего нет!
— А как же теплые страны, Александр Александрович? Говорят, они самые красивые!
— В теплых странах хорошо… когда там в холодное время года бываешь… Да и когда недолго. А когда долго, домой очень тянет. Но по мне, лучше нашей русской лесной стороны ничего нет. Не встречал. Вот и картины с нашими лесами, что твой дядя, мой тезка, рисует, тоже очень мне нравятся.
— А я открытки с видами Италии видел, какие там красивые места!
— По правде сказать, Ваня, думаю, для каждого родная природа — самая красивая. Со мной капитан один плавал, родом из степной станицы. Бывало, как начнет про степь рассказывать, будто стихи задушевные читает…
— А на итальянских открытках дома тоже очень хороши! У нас я таких не видел.
