Макс Ливнев - Мустанг и Чика. Черновик.
Я — советский человек, живу в советской стране и разговариваю с неизвестным лицом, выряженным в форму капитана.
Кажется, что лицо капитана скоро треснет и брызнет красным соком. Младшой как-то странно хрюкнул и отвернулся.
— Попрошу удостоверения! — не терпящим возражения пионерским фальцетом нагнетал обстановку дальше.
Таисия Степановна была близка к обмороку. Младший лейтенант давился от смеха, прячась от взгляда коллеги, стоя позади него. На самого капитана было больно смотреть. Он раскрыл рот, выпучил глаза и застыл в ступоре. Я выразил жестом недоумение. Младшой протянул свое удостоверение, его толстый соратник, как сомнамбула, сделал то же самое.
— Вот теперь я уверен, что разговариваю с представителями закона, капитаном Селезневым Виктором Алексеевичем и младшим лейтенантом Шушариным Леонидом Борисовичем, — удовлетворился я.
Решил потроллить потерявших нюх ментов. Хоть немного развлекусь в этом застое. Заодно чуточку снижу грядущее разложение этих органов, и превращение их в преступное сообщество в моем бывшем времени.
— Итак, на основании показаний противной стороны вы моментально принимаете юридическое решение. Правильно ли я понимаю, что вас назначили судьей, капитан Селезнев? А может быть, мы с вами живем в Америке, где вы как шериф имеете право карать и миловать на основании ваших внутренних ощущений?
— Ты, молокосос! По тебе колония плачет. Я могу устроить, — прошипел капитан, понемногу приходя в себя.
— Согласен. Устройте меня в колонию, нарушьте мои права малолетки. А мне позвольте устроить вам перевод на новую работу. В сельском хозяйстве наблюдается дефицит кадров. Нужны механизаторы, скотники, осеменители коров, наконец. С такой фигурой в самый раз. В милиции вам работать нельзя, склонны к нарушению закона…
Тяжело дыша, капитан пробухтел:
— Леня, оформляй задержание. Будем щенка учить.
— На каком основании, — попытался уточнить молодой.
— Сопротивление при задержании.
— А эту милую старушку вы задержите на тех же основаниях? Она же может подтвердить ваши неправомерные действия.
— Старушка поумней тебя будет, молокосос.
Я попросил дать мне время, чтобы собрать документы и ценные вещи, к которым причислял в том числе обычные письма и фотографии. Чика имел право на свою историю жизни. Все это, вместе с ключами, я передал Таисии Степановне. Накинув куртку и попрощавшись со старушкой, я, бодро насвистывая мелодию из советского сериала про знатоков, поскакал по лестнице вниз. Капитан вцепился в рукав куртки, боясь, что сбегу и не получу заслуженного возмездия. Меня загрузили в милицейский уазик на заднее сидение, отделенное от водительского места решеткой. Младшой, занял место у руля. Капитан сел рядом с ним.
— Может быть, ну его. Пусть идет домой. Попугали и хватит, — предложил ему Леонид.
— Мне не хватит. Этот засранец у меня по полной получит. Слышал бы ты, сколько у него приводов? — пробурчал в ответ толстяк.
— А я бы и так с вами остался, — вставил я свои три копейки.
— Это почему, — хмыкнул, чуть улыбнувшись, младший.
— Хочу посмотреть, до какой степени вы собираетесь нарушить закон. Эксперимент ставлю.
— Ты посмотри не него. Эксперименты он ставит. Прыщ на жопе, — вновь взорвался капитан.
— Не переживайте так, Виктор Алексеевич. Подумаешь, эксперимент. А вот сосудики в вашей голове полопаются, и преступный мир потеряет такого надежного соратника в вашем лице, — мерзко хихикнул я.
Товарищ вполне годится для роли Сеньора-Помидора без маски. Моя заслуга. Сейчас выведет из машины и расстреляет из своего табельного оружия, если в кобуре не куриная ножка. Ленька тоже весь красный тужился на своем месте, чтобы не рассмеяться. А мне как-то неинтересно сидеть молча:
— Представляете, товарищ капитан. О вас газеты напечатают. Все будут узнавать, пальцем показывать. В магазинах лучшие кости на холодец будут продавать. Жене — колготки, если налезут. И вообще, жизнь прекрасна! Если не злоупотреблять алкоголем, особенно в рабочее время.
Ленька забулькал. Руль опасно дергался в его руках.
— Щас ты у меня договоришься. Ты у меня повыражаешься. Слишком умные все стали. Научили вас на свою голову, — ярился толстяк.
— Истинная правда ваша, Виктор Алексеевич, — горячо поддакнул, — Вот были бы все вокруг дураками и идиотами, какая хорошая жизнь у вас бы настала. Чистый коммунизм. Все вокруг довольны и счастливы.
Машина подъехала к отделению в станционном поселке. Меня вынули и повели в одноэтажное здание. Дежурный лейтенант сделал записи в журнал под нашептывание толстяка.
— Товарищ лейтенант, не забудьте отметить, что меня задержали без всяких оснований на то, без извещения родственников, не обращая внимания на мой нежный возраст и хрупкий организм. И вообще, я подозреваю, что капитан Селезнев совершает не первое злодеяние против своей совести, — говорил, подпуская слезу в голос и поруганную невинность в моську.
— Так ты считаешь свое задержание незаконным? — нахмурился дежурный.
— Естественно, — важно заявил, — Пришлось высказать критические замечания по работе капитана Селезнева, а он обозлился. У меня носки спи…ли. Хоть и драные, но родные. А он заявляет так: «Не буду разыскивать драные носки какого-то молокососа. Лучше, грит, я его самого в кутузку засажу».
— Уведи его, иначе я за себя не ручаюсь! — завопил капитан.
Ленька уже в открытую ржал. Меня увели в предвариловку. В камере торчал бомжеватого вида мужик. Сопроводивший меня сержант увел его минут на двадцать. Вернувшись, мужик ощерил в улыбке гнилые зубы и предложил знакомство. Я не отказался. Куда я денусь с подводной лодки. Руку бы потом вымыть, как бы чесотку не подхватить. Мужику, которого звали Кешей, было на вид лет сорок-пятьдесят, вполне габаритный, согласно возрасту. Наколки сообщали о следовании субъекта классической формуле джельтменов удачи «украл-выпил-в-тюрьму». Мужик начал приставать с расспросами, но мне хотелось спать. Кроме пола, в комнате находился деревянный выступ у решетчатого окна. Я там улегся, не желая спорить с коллегой о пидорасах, к коим он причислял всю молодежь повально.
Как он был близок к истине. Знал бы он, что собой на самом деле представляла верхушка комсомола. В инете, помнится, было полно информации об этом. Фокус праведного гнева Кеши со всей молодежи вдруг сузился до меня одного. Я ощутил удар по ноге, и мне он не понравился.
Слова толстого капитана об «учении щенка» я прекрасно понял и ожидал нечто подобное. Прессовать в ментовке начали не в путинское время. Конечно, ментовская мысль не доросла еще до таких высот, как засовывание пустых бутылок из-под шампанского меж ягодиц, но лиха беда начало. Знаю точно, что если на моем месте оказался бы беспомощный Чика, то быть бы ему сегодня изнасилованным, с молчаливого согласия ментуры. И он ничего бы не смог потом доказать, да и не стал бы, боясь за репутацию.
