Рик Янси - 5-я волна
Папа с ним соглашался. Нас загнали в дома. Папа с Хатчфилдом продолжали стоять в дверях и передавать друг другу бинокль.
– Кэсси, это инопланетяне? – спросил Сэмми. – Они придут сюда?
– Тсс.
Я подняла голову и увидела, что за мной наблюдает Криско.
– Двадцать минут, – сказал он одними губами.
– Если придут, я их побью, – шепотом сказал Сэмми. – Всех прикончу карате!
– Правильно, – согласилась я и нервно погладила его по волосам.
– Я не собираюсь убегать, – продолжал Сэмми, – я их поубиваю за то, что они убили маму.
Дрон исчез. Позже папа сказал, что он ушел вертикально вверх и сделал это за долю секунды.
Мы среагировали на беспилотник, как среагировал бы любой на нашем месте.
Мы перепугались.
Некоторые побежали. Кто-то хватал все, что мог унести, и устремлялся в лес, кто-то срывался с места с пустыми руками и с ужасом в глазах. Никакие слова Хатчфилда не могли их остановить.
Не разбежавшиеся сидели в бараках до наступления ночи, а потом наша вечеринка ужаса перешла на новый круг.
Засекли нас или нет? Кто придет следом за дроном? Штурмовики, солдаты-клоны или роботы? Нас всех зажарят лазерными пушками?
Мы не осмелились зажечь керосиновые лампы, поэтому в бараке было темно, хоть глаз выколи. Прерывистый шепот, сдавленный плач. Мы лежали на койках и подскакивали при любом шорохе. Хатчфилд назначил в караул самых метких стрелков: «Что-то шевельнется – бей». Никто не мог выйти из барака без разрешения. А Хатчфилд никому его не давал.
Та ночь длилась тысячу лет.
Папа подошел ко мне в темноте и вложил что-то в руку.
Заряженный полуавтоматический «люгер».
– Ты же не веришь в оружие, – сказала я.
– Я много во что раньше не верил.
Одна женщина начала читать «Отче наш». Мы прозвали ее Мать Тереза. У нее были жидкие седые волосы, большие ноги и костлявые руки, и она ходила в вылинявшем синем платье. А еще она где-то потеряла свои зубные протезы. Мать Тереза постоянно перебирала четки и говорила об Иисусе. К ней присоединилось несколько человек. Потом еще несколько.
– Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.
В этот момент ехидный враг Матери Терезы, единственный атеист в лагере «Погребальная яма», профессор Даукинс из колледжа, крикнул:
– Особенно этим, инопланетного происхождения!
– Ты отправишься в ад! – пообещал ему кто-то из темноты.
– А как я пойму, что там очутился? – крикнул он в ответ.
– Тихо! – негромко приказал Хатчфилд со своего места у двери. – Хватит молиться!
– Настал Судный день, – завыла Мать Тереза.
Сэмми передвинулся на кровати поближе ко мне. Я положила пистолет между ног. Сэмми мог схватить его и случайно прострелить мне голову.
– Да заткнитесь вы все! – сказала я. – Брата моего пугаете.
– Я не боюсь, – сказал Сэмми и сжал кулачок. – А ты боишься, Кэсси?
– Да, – ответила я и поцеловала его в макушку.
Волосы Сэмми пахли чем-то кислым, я решила, что помою его утром.
Если утро вообще наступит.
– Нет, ты не боишься, – сказал он. – Ты никогда ничего не боишься.
– Мне сейчас так страшно, что я даже описаться могу.
Сэмми хихикнул. Он уткнулся в мое плечо лицом, и показалось, что оно горячее. Лихорадка? Так это обычно начинается. Я велела себе не поддаваться паранойе. Сэмми сотни раз бывал рядом с инфицированными и не заразился. «Багряное цунами» передается очень быстро, выжить может только тот, у кого есть иммунитет. У Сэмми есть иммунитет. Если бы у него не было иммунитета, он бы уже умер.
– Тебе лучше надеть подгузник, – поддразнил меня Сэмми.
– Может, так и сделаю.
– Если я пойду и долиною смертной тени…[5] – Мать Тереза не собиралась замолкать.
В темноте щелкали ее четки. Даукинс, чтобы заглушить молитвы, громко запел «Три слепых мышонка». Я не могла решить, кто меня раздражает больше – фанатичка или циник.
– Мама говорила, что они могут быть ангелами, – ни с того ни с сего сказал Сэмми.
– Кто? – не поняла я.
– Когда инопланетяне появились в первый раз, я спросил маму, станут они нас убивать или нет. А мама сказала, что они, может, и не инопланетяне вовсе. Может, ангелы с небес. Как те, в Библии, которые разговаривали с Авраамом, и с Марией, и с Иисусом, и со всеми остальными.
– В ту пору они с нашим братом куда больше разговаривали, чем сейчас, – сказала я.
– А они стали нас убивать. Маму убили.
Сэмми заплакал.
– Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих…
Я поцеловала Сэмми в макушку и потерла ему плечи.
– Умастил елеем голову мою…
– Кэсси, Бог нас ненавидит?
– Нет… Не знаю.
– А маму?
– Конечно нет. Мама была хорошим человеком.
– Тогда почему он позволил ей умереть?
Я покачала головой с таким трудом, будто она весила двадцать тысяч тонн.
– Чаша моя преисполнена…
– Почему он позволил инопланетянам убивать нас? Почему Бог их не остановил?
– Может, еще остановит, – медленно прошептала я; мне даже языком ворочать было тяжело.
– Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей…
– Не дай им меня забрать, Кэсси. Не дай мне умереть.
– Ты не умрешь, Сэмс.
– Обещаешь?
Я пообещала.
15
На следующий день дрон вернулся.
Или это был другой, в точности такой же. Вряд ли иные прилетели с одним беспилотником на борту.
Дрон медленно плыл по небу. Никакого рокота или жужжания; он просто скользил, как приманка-мушка по гладкой воде. Мы все бросились в барак. В этот раз никаких команд не требовалось. Я обнаружила, что сижу на одной кровати с Криско.
– Я знаю, что сейчас будет, – шепотом сказал он.
– Помолчи, – тоже шепотом ответила я.
Криско кивнул и продолжил:
– Акустическая бомба. Знаешь, что происходит, когда на тебя обрушивают двести децибел? Лопаются легкие, и воздух попадает в кровь, а после этого разрывается сердце.
– Где ты набрался всей этой чуши?
Папа и Хатчфилд опять сидели на корточках возле открытых дверей. Несколько минут они смотрели в одну точку. Видимо, дрон завис на месте.
– Вот, у меня для тебя кое-что есть, – сказал Криско.
Кулон с бриллиантом. Трофей из ямы с пеплом.
– Это отвратительно, – сказала я.
– Почему? Я ведь его не украл. – Криско обиженно надул губы. – Я знаю, в чем дело. Я не тупой. Дело не в кулоне, дело во мне. Если бы ты считала, что я клевый парень, сразу бы взяла.
Я задумалась над его словами. Если бы Бен Пэриш выкопал этот кулон из ямы с пеплом, приняла бы я его в подарок?
– Я-то не думаю, что ты клевая, – добавил Криско.
Вот это облом. Криско Расхититель Могил не думает, что я клевая девчонка.
– Тогда почему решил мне это подарить?
– Я вчера разнылся в лесу. Не хочу, чтобы ты меня за это ненавидела. Не хочу, чтобы считала меня червяком.
Поздновато для извинений.
– Мне не нужны украшения с мертвецов, – сказала я.
– Им тоже, – кивнул Криско.
Он не собирался от меня отставать. Я отошла и села за спиной у папы. Через его плечо увидела серебристое пятнышко на безоблачном небе.
– Что происходит?
И только спросила, как точка исчезла. Я и глазом моргнуть не успела.
– Воздушная разведка, – выдохнул Хатчфилд. – Наверняка.
– У нас были спутники, которые с орбиты могли прочитать время на ручных часах, – тихо сказал папа. – Если мы с нашими примитивными технологиями были способны на такое, почему они, чтобы шпионить за нами, вынуждены покидать свой корабль?
– Есть версия получше? – Хатчфилду не нравилось, когда его слова ставились под сомнение.
– Возможно, им нет до нас дела, – сказал папа. – Эти штуки могут быть устройствами для замеров того, что нельзя замерить из космоса, атмосферными зондами к примеру. Или они ищут что-то, чего нельзя обнаружить, пока не будет нейтрализовано большинство из нас.
Папа вздохнул. Мне был знаком этот вздох. Он означал, что папа готов поверить в то, во что ему не хотелось бы верить.
– Хатчфилд, все сводится к одному простому вопросу. Зачем они здесь? Не для того, чтобы высосать из нашей планеты все ресурсы. Таких планет во Вселенной предостаточно, не надо лететь за сотни световых лет. И не для того, чтобы искоренить нас, хотя они явно вынуждены уничтожить большую часть человечества. Они ведут себя как хозяин, который выгоняет задолжавшего арендатора, чтобы можно было прибраться в доме перед вселением новых жильцов. Я думаю, все это делается с целью подготовить место.
– Подготовить? Для чего подготовить?
Папа безрадостно улыбнулся:
– Для переезда.
16
Час до рассвета. Наш последний день в лагере. Воскресенье.
Сэмми спит рядом со мной. Малыш уютно свернулся калачиком, одну руку положил на своего медвежонка, другую мне на грудь. Пухлый детский кулачок.
Лучшая часть дня. Первые его секунды, когда ты уже не спишь, но еще не заполнена никакими эмоциями. Ты забыла, где находишься, кем была раньше и кем стала теперь. Только дыхание, биение сердца и бег крови в венах. Ты как будто снова в утробе матери. Покой пустоты.
